Поэтому Зенона с почтением взирала на сидящего напротив нее Мурзу и осторожно пыталась выведать, как относятся в верхах к ее мужу.
— Я несколько раз заходила к нему. Все время завален работой.
— О да… Он даже партийные дела забросил… В руководстве кое-кто начинает сердиться.
— Что вы говорите! — встревожилась Домантене. — Наверное, снова с кем-нибудь повздорил?
— Ничего страшного, сударыня. Необдуманно сделал несколько лишних замечаний нашим людям, потому и возникло недовольство. Следует быть поосторожнее…
— Ах, он так горяч, невыдержан… Иногда я совершенно не понимаю его! Ведь такое поведение может отразиться на его карьере… Как вы полагаете? — Она озабоченно уставилась на Мурзу.
— Будьте спокойны, сударыня. У Виктораса есть хорошие покровители.
— Но не лишится ли он их?
— Например, вас? Может ли он лишиться вас? А ведь главный его покровитель — это вы, сударыня!
Домантене улыбнулась:
— Не шутите!
— Не верите? Неужели вы не знаете, что вам все доступно в этом мире? И Викторас должен быть благодарен только жене!
— Ну что вы говорите, господин Мурза! Викторас благодарен вам, только вам! Если бы не вы…
— Если бы не ваши божественные глаза… — Гость умолк, не окончив фразы, и пристально, словно гипнотизируя, посмотрел на Домантене.
Она слегка покраснела.
— Ведь вы с Викторасом добрые друзья, — поспешно сказала она.
— Я горжусь его дружбой… А у добрых друзей и судьбы сходные.
Однако Мурза не питал к Домантасу ни искреннего уважения, ни настоящей приязни. Одного лишь добивался он, чтобы тот как можно больше зависел от него, находился под его влиянием. А вот к Домантене Мурза относился иначе; понимал, чувствовал — эта красивая женщина неравнодушна к нему, но пока не знал, что является истинной причиной этого расположения: его личная привлекательность или забота о карьере мужа. Ему была хорошо известна сила собственного обаяния. Многие женщины, даже крайне избалованные каунасские дамочки, не могли перед ним устоять. Но Домантене, кажется, все еще любит своего Виктораса и обладает такой душевной чистотой и ясностью, которые отличают лишь верных жен и хороших матерей… Впрочем, это делало ее еще пикантнее… Именно сейчас, застав ее одну дома, понял Мурза, как волнует его Зенона. Но даже и тут он оставался политиком. Готов был воспользоваться благосклонностью Домантене независимо от того, что являлось ее причиной — его личность или карьера мужа. Поэтому гость не преминул подчеркнуть, что карьера Домантаса еще и теперь зависит от него:
— Вам, сударыня, не стоит больше заботиться о судьбе Виктораса. Я интересуюсь его делами не меньше, чем своими. У нас единый фронт, и мы быстро продвигаемся вперед. Вам, сударыня, остается думать лишь о своих удовольствиях.
— Удовольствиях? Вы, наверно, только о них и думаете, — скрывая озабоченность, пошутила она.
— Жизнь коротка — надо спешить пользоваться ее благами. Не так ли? А вы, вероятно, избрали целью своей жизни скуку?
— Почему скуку?
— Но помилуйте, что может быть скучнее, чем постоянное пребывание в четырех стенах?
— О нет, я вовсе не собираюсь все время сидеть дома! Напротив… Буду учиться музыке. И муж советует.
К Домантене вернулось хорошее расположение духа. Ее голос снова звучал звонко и тепло. Мурза улыбнулся.
— Ах да! Вы ведь жрица искусства — музыкант. — Он повел глазами на пианино, потом опять на Домантене и церемонно склонил голову. — Не согласитесь ли, сударыня, сыграть для меня? Я был бы очень польщен.
Она неуверенно пожала плечами.
— Но я ведь только учусь. Вы уж не слишком ругайте… и не хвалите. — И пошла к пианино.
Полистала нотные тетради. Мурза так и пожирал ее глазами.