— Значит, так: наклеем ярлык врагов государства на всех, кто мыслит иначе, чем мы, и засадим их в кутузку? Тогда все тепленькие местечки достанутся нам?! — не сдержался Домантас.
— А вы бы и своих на улицу выгнали, будь ваша воля!
— Прошу успокоиться, — поднял голос председатель. — Прения прекращены! Кто против? Один господин Домантас? Прекрасно. Юлия Бутаутайте уволена.
Домантас исподлобья посмотрел на Мурзу. Внутренний голос твердил ему: «Не уступай, это недостойно; не уступай, потому что, обидев невинного человека, сам станешь негодяем».
— Прошу слова! — громко и гневно сказал он. Однако председатель не дал ему слова, объясняя это тем, что вопрос уже решен.
— Не решен, хоть вы и проголосовали! Какое вы имеете право? Ваше решение вовсе не обязательно для меня, я не придаю ему абсолютно никакого значения! Юлия Бутаутайте не будет уволена! — И Домантас вышел, хлопнув дверью.
Взволнованный, вернулся он домой и долго расхаживал по кабинету, все никак не мог успокоиться. «Это уж слишком! — думал он. — Увольнять полезных работников без всяких причин, лишь за то, что у них иные взгляды! Это просто фанатизм! И кто увольняет? Сговорилась группка крикунов, которые сами ни на какое серьезное дело не годятся, и гонит ценных людей…» Однако опыт подсказывал Домантасу: «активисты» не уступят, поднимут шум, развернут кампанию против него… «С этими типами трудно бороться, потому что они в средствах не стесняются… Клевета, ложь и даже драки — им все дозволено, все подходит… Ну и что же? Пусть кричат, пусть орут — что они мне сделают? Я поступаю по закону и справедливости. Их „решения“ для меня необязательны, да-да, необязательны!»
На следующее утро ему позвонил Мурза.
— Ну и закатил ты вчера скандальчик! Наши «активисты» просто взбесились. Будь уверен, они не уступят.
— Я тоже не намерен уступать. Это принципиальный вопрос: кто имеет право увольнять служащих — начальник учреждения или посторонние лица?
— Надо исходить из практики, милый мой, а не из принципов. Лучше пожертвовать несколькими чиновниками, чем ссориться с такими энергичными людьми… Поверь, Викторас, тебе придется уступить и даже извиниться перед ними. Иначе не будет покоя. Ничего не поделаешь, один в поле не воин.
— Увольнять только для того, чтобы посадить своих?! Воистину государственная мудрость!
— Подожди, друг мой, не шуми! Освобождая место для тебя, мы тоже кое-кого уволили. Ты, кажется, понимал, что место директора занято, однако, насколько мне помнится, никакого скандала не устраивал…
Мурза знал, как уязвить Домантаса, и насыпал ему соли на рану. Викторасу стало не по себе, словно под дулами винтовок. В самом деле, увольнение его предшественника как-то не задело его совести; может быть, он был тогда слишком счастлив и не обратил внимания на несправедливость? В своем патриотическом пылу не заметил непатриотичных дел своих покровителей. Теперь, после упрека Мурзы, он замкнулся в себе, как улитка в раковине, мужество оставило его.
— Право, об этом я как-то не подумал, не обратил внимания… Но ведь Янкайтис получил другое назначение. Может быть, в департаменте он был не на месте и его следовало освободить?..
— Не городи чепухи! — резко перебил Мурза. — Если кого и стоило уволить, то скорее наших, привилегированных. Впрочем, ладно. Ко всему этому надо относиться философски. Знай: у тебя еще есть время подумать до завтрашнего дня. А завтра ты должен будешь подписать приказ об увольнении. Ты их обидел, и они теперь ни на йоту не отступят от своих требований. Если не выполнишь решения, и твоей службе может… Я не отвечаю за последствия. Прощай! Помни — выход у тебя только один…
Домантас бессильно опустил трубку на рычаг и долгое время сидел неподвижно. «Да, пожалуй, все это куда серьезнее, чем я предполагал…»
Он нашел на письменном столе сигареты и, сильно затягиваясь табачным дымом, глубоко задумался. Посягают не только на свободу совести некоторых чиновников, на их службу, заработок, но и на его, Домантаса, убеждения, взгляды, на его внутренний мир, в котором вся его сила, стимул для работы, цель жизни…
Да, ради его карьеры был уволен человек… Это недоразумение, ошибка, несправедливость… Но он не обязан повторять их. Надо как-то искупить свою вину. За Бутаутайте он еще поборется…