Так размышлял Домантас, но теперь его решимость не была уже столь твердой, как вчера…
Прошло несколько дней, а Домантас все не увольнял Юлию. Он чувствовал, что «активисты» зашевелились, интригуют, но держался и выжидал. Нервы его были напряжены. Может, поговорить с Бутаутайте, честно рассказать ей обо всем? Но на такой шаг он не мог пойти. Неудобно. Нельзя. Уж лучше в одиночку бороться с ними, тянуть время, может быть, они утихомирятся…
А если нет? Если примутся и за него? И его взгляды начнут «обсуждать» на своем заседании? Что тогда? Эта мысль бросала его в дрожь, словно холодным зимним ветром опахивала. Был бы он один — тогда все нипочем! Пусть увольняют, пусть преследуют! Знал бы, что пострадал за правое дело, и моральное удовлетворение искупило бы все материальные убытки. Но Зина, Альгирдукас?.. Для них это слишком сильный удар. Им не объяснишь тех чувств, ради которых можно отказаться от такой службы… Кроме того, он ведь был влюблен в Бутаутайте, и это осложняет дело. Трудно, ох как трудно!
А вскоре на него обрушился еще более страшный удар.
Как-то раз, когда он вернулся вечером из своего департамента, Зина встретила его тяжелым молчанием. Сидит рядом с Альгирдукасом и угрюмо, заплаканными глазами смотрит на играющего мальчика. Сын, увидев входящего отца, хотел подбежать к нему, но мать удержала и, обняв, прижала к себе. Со злым упреком глянула на мужа и снова склонилась к ребенку.
Домантас почувствовал: что-то случилось. Но жена молчала. Это обидело его. Сердито бросив портфель, он ждал, что будет дальше.
Наконец Домантене процедила:
— Я вижу, что ты совсем не думаешь о нас…
— В чем дело? — раздраженно кинул он.
И снова молчание.
— Ради своих… ради бывших… — всхлипнула Зина, — ради бывших симпатий ты готов оставить нас нищими!
Домантас сразу понял: ей что-то наболтали.
— Что ты несешь?! — воскликнул он. — Ради каких симпатий?
— Думаешь, не знаю?! Мне все известно! Партия решила уволить Бутаутайте, а ты поднимаешь скандал. Теперь уже… уже и тебя самого собираются выгнать. Боже мой, боже мой! Мы для тебя… — Голос ее дрогнул, и она умолкла.
— Нельзя же отнимать у человека хлеб только за то, что у него другие убеждения, — взял себя в руки Домантас, пытаясь объяснить ей свою позицию.
— Конечно, чтобы спасти ее, не жалко толкать в пропасть собственную семью. — И, обняв Альгирдукаса, Зина разрыдалась.
— Успокойся! Не делай из всего трагедии. Вечно ты…
— По-твоему, виновата я? — перебила она. — Я столько старалась, а ты? Боже мой!.. Пойдем, сынок. — И увела Альгирдукаса в другую комнату.
Домантас облокотился о стол, сжав руками голову. Поведение жены совсем обескуражило его. Неужели действительно нет другого выхода и придется увольнять Бутаутайте? Но как оправдаться перед ней, перед памятью об их дружбе, перед своей собственной совестью?
Многие в таких случаях прибегают к софистике — великолепному изобретению, имеющему цель примирить совесть с дурными делами. Вот и он в оправдание себе подумал, что его вынуждают так поступить. Разве не сделал он всего, что мог, в ее защиту? Пусть же вина падет не на него, а на тех, кто заставляет совершать подлость. Если бы Бутаутайте знала, на что намекает жена… Он уверен — она не стала бы винить его.
Викторас поднялся и, расхаживая по комнате, начал придумывать, как бы поделикатнее оформить увольнение. Теперь ему в голову пришла новая мысль: а не попросить ли Мурзу, чтобы он помог Бутаутайте найти другое, пускай худшее место? Пусть переведут хоть в провинцию. А ведь это действительно выход! Здесь, в Каунасе, ее все равно будут преследовать. Если не он, так другие уволят.
Так Домантас, латая и штопая прорехи своей совести, немного успокоился и решил уволить Бутаутайте из министерства, приискав для нее другую службу.
У подъезда Домантасов остановился новенький автомобиль. Мурза захлопнул дверцу и быстро взбежал на второй этаж.
— Хозяин у себя, — сказала служанка, помогая ему снять пальто.
Алексас постучал в двери кабинета.
— Так и знал, что ты дома! — улыбнулся гость, протягивая Домантасу руку. От свежевыбритого, одетого в костюм спортивного покроя Мурзы пахло одеколоном.
— Садись, пожалуйста. Я еще в окно приметил: новый автомобиль. Собственный?
— Неделю назад купил.
Они подошли к окну.
— Превосходная машина.
— Люкс! — подтвердил Мурза. — Только на хорошем автомобиле можно догнать свое счастье… Ну, и тебе я тоже счастье привез. Помнишь, обещал? Вот и есть кое-что!