Домантас спокойно закурил и холодно возразил:
— Есть бессмыслицы, которые поначалу кажутся большой мудростью.
Окончательно потеряв надежду «просветить» своего протеже, Мурза пробормотал, опускаясь в кресло:
— Горбатого могила исправит.
Минуту оба молчали. Хотя Мурза и доверял Домантасу, но сейчас был озадачен тем, что без надобности открыл ему свои карты. Направляясь сюда, он не сомневался, что соблазнит Виктораса если не пятью, то десятью тысячами литов; конечно, он себя не забывал — за посредничество ему тоже перепадет приличная сумма, может быть в несколько раз большая, чем он посулил этому простаку. И вот его планы лопнули. Другого человека, который был бы так же популярен и одновременно предан и послушен ему, у Мурзы не было.
Конечно, он тут же решил лично встать во главе концессионеров, взять на себя официальную ответственность и получить весь гонорар. Однако теперь, когда Домантас знает, какими суммами оплачиваются такие «услуги», действовать было несколько неудобно. Хотя Мурза и не разделял убеждений, заставивших Домантаса отказаться от десяти тысяч, ему все-таки хотелось как-то оправдаться перед ним. А для этого следовало придать своему будущему поведению некий оттенок благородства, объяснить его патриотическими мотивами. Да и на самом деле Мурза не считал бесчестным подобный путь обогащения. А в данных условиях находил его даже вполне оправданным и целесообразным.
Поэтому он прервал затянувшееся молчание:
— Не понимаешь ты условий современной Литвы.
— Не понимаю? Всю жизнь прожил в Литве, родился в деревне, постоянно общаюсь с народом — и не понимаю Литвы? Вот те и раз!..
— Это ничего не значит. Я тоже родился в деревне, но мои взгляды, кажется, несколько шире мужицких.
— Никто и не считает идеалом взгляды простого мужика. Но понять деревню — это значит понять всю Литву. А ты еще до войны, когда служил где-то в России, успел отдалиться от родины.
— Осторожнее, мой милый, — обиделся Мурза. — Я не вижу необходимости хвастать своими заслугами… Но полагаю, что приношу родине больше пользы, чем ты, потому что знаю ее нужды.
— Литве нужны честные и справедливые деятели. Литве нужны личности. — Намек Домантаса был весьма прозрачен.
Мурза покраснел, но тут же овладел собой.
— Вижу, что сердиться на тебя бесполезно, ты рассуждаешь как ребенок. Совести, идеализма, добрых намерений у нас много, даже слишком много, — иронически улыбаясь, заговорил он, — но капитала нет и своих литовских капиталистов тоже. Вот чего у нас нет, вот что нам позарез нужно! У нас нет своих денежных воротил, своих промышленников, купцов, банкиров и других состоятельных бизнесменов, которые являются необходимым фундаментом благосостояния страны, ее культуры. Мы жалуемся, что наша печать, наше искусство влачат жалкое существование, нет средств на общественные и культурные нужды, за всякой мелочью обращаемся к помощи властей, а у государства на это денег нет. Мы же ничего серьезного не предпринимаем, чтобы улучшить положение. Напротив, лишь губим любую, сколько-нибудь смелую инициативу, всякий рациональный бизнес. Если кто-то из наших приобретет имение или построит дом, мы тут же чуть ли не врагом его объявляем. Надо кончать с этой наивной близорукостью. Радоваться бы, что вот и из литовцев кто-то прочно встал на ноги…
— Осуждаем за способ обогащения, а не за само богатство! Неужели ты считаешь, что цель оправдывает средства?
— Снова ты со своими абсолютными требованиями. Где ты видел человека, который бы сколотил капитал личным трудом? Если купец удваивает свои деньги, сидя в своем торговом заведении, значит, по-твоему, его совесть уже черна? Если рабочий создает товаров на десять литов в день, а фабрикант выплачивает ему только пять, то хозяина следует считать вором? Мол, украл у рабочего недоданные пять? Думать подобным образом — значит совершенно не понимать сущности развития промышленности. Ведь капитал работает гораздо интенсивнее, чем человек. Прибыль, прибыль и еще раз прибыль — вот основа его логики и морали. Капитал, мой милый, как вода — его не заставишь течь в гору, хотя бы на той горе ежедневно провозглашались божьи заповеди и проповедовалось евангелие. Главная наша ошибка в том, что мы сдерживаем рост капитала, предъявляя ему какие-то допотопные моральные требования. Так у нас никогда не будет своих капиталистов.