«Б.Х.? Это ты?» — доносится чей-то голос, пытаясь перекричать лязг металла и скрежет ржавых механизмов.
«Да, и у нас гость! — вопит Хендрик в ответ. — Свалился на меня, как снег на голову! Этот маньяк с генератором шаровых молний снова стрелял по топтерам. — Он толкает меня в бок. — Из-за этого наш Реззи и пострадал».
Art by: Wesley Burt
«Реза», — снова поправляю я. К нам подходит человек, такой изящный и худой, что его можно принять за ведалкен, если бы не оттенок кожи и не пышная копна волос на голове.
«Вижу, Б.Х. уже успел дать тебе прозвище. Это очень плохо. Ты ему понравился. — Он улыбается. — Я Джанин. Слежу, чтобы все в этой лачуге работало как надо. Мастер-Химик, если ты любишь звучные титулы».
«Ему бы помыться и поесть. Займешься им, Луни? — говорит Хендрик, перекидывая через плечо сумку с инструментами. — А я пока посмотрю, как можно вернуть его домой».
«Луни?» — переспрашиваю я, когда Хендрик удаляется.
«Он говорит, у меня глаза сияют как две луны, — пожимает плечами Джанин. — Больше меня никто так не зовет. Б.Х. немного. . .эксцентричен. Даже для рассеянного химика, который вечно на волосок от смерти. А Реза. . .это сокращение от Резаджаэлиса?»
Я смотрю на него в изумлении, гадая, откуда он знает и как ему удалось правильно произнести это имя. «Да. . .но откуда...»
«Меня вырастили ведалкен. Родители погибли при взрыве лаборатории в паре кварталов отсюда. А Ма и Па чувствовали себя ответственными за неисправность блистеркойлов».
«Мне очень жаль», — говорю я, но в глубине души не могу отделаться от мысли, что, будь у них все под должным контролем, трагедии могло бы не случиться.
«Вот так все и устроено в «Мозговом центре». Если из-за твоих изобретений кто-нибудь пострадал, ты стараешься все наладить. Так что они меня забрали без малейших сомнений. Мы не можем полагаться на кого-то еще, поэтому рассчитываем только друг на друга». Он указывает на проход между нагромождениями медных труб: «Давай покажу, где у нас ванная».
Стиснув зубы, я иду в указанном направлении и надеюсь, что после ванны не стану еще грязнее. Но когда Джанин открывает дверь, моим глазам предстает настоящий крошечный оазис. Царство глянцевого фарфора. Он протягивает мне мочалку, полотенце и масла для омовения, какими пользуются ведалкен: «Я собирался вручить это матушке для ее очистительных ритуалов, но, похоже, тебе эти штуки нужнее».
Наверное, вид у меня сейчас очень смущенный, потому что он снова награждает меня обезоруживающей улыбкой: «Я и забыл, что ты из Нового Права. У вас там, наверное, у каждого свой личный купальщик и все такое? Вот, я тебе помогу». Он поворачивает медный вентиль, и из крана течет вода. Потом откупоривает флакон и позволяет паре капель масла упасть в ванну. Нежно-голубая дымка затягивает поверхность воды. «Одежду можешь оставить за дверью. У меня эти пятна мигом исчезнут».
Сам он тоже исчезает, захлопнув за собой дверь. Очистительные масла очень сильнодействующие и кому-то могут показаться почти ядовитыми, особенно людям или существам с нежной кожей и тонким обонянием. Но ведалкен их терпкий запах кажется восхитительным и дарит божественное наслаждение.
Я засовываю флакон в свою сумку, а одежду оставляю за дверью. Говоря о личных купальщиках, Джанин не ошибался. Тем не менее, я не собираюсь сдаваться и пасовать перед трудностями. Так что я натираю свою кожу со всем возможным старанием, а потом погружаюсь в воду и несколько минут лежу так в глубокой задумчивости.
Когда я встаю из воды, воздух почти обжигает мне лицо, и несколько мгновений я прихожу в себя, позволяя телу снова адаптироваться к легочному дыханию.
Когда я нахожу Джанина в закутке за гостиной, он все еще борется с пятнами. На первый взгляд кажется, что одежда отстиралась. Большинство людей на этом и остановились бы, назвав ее чистой, но Джанин продолжает трудиться, пока не истребляет все признаки несовершенства.
«Родители хорошо тебя воспитали», — говорю я. Он смеется, и мы продолжаем болтать о наших любимых обычаях ведалкен, коротая время. Но когда за окнами начинает темнеть, меняется и настроение Джанина.