Конечно, для фронтального боя с тяжеловооруженной конницей они не годились, но в роли застрельщиков и догоняющих были бесподобны. Когда нумидийцы, изрядно разозлив наступавших иллергетов, вернулись под защиту частокола и метательных машин, горцы уже буквально висели у них на хвосте. Но их ждали.
Не успели конные иллергеты приблизиться к стенам лагеря, опередив колонну пеших, как воздух рассекла команда, и им навстречу устремился десяток каменных ядер, мгновенно превратив в кашу первые ряды наступавших. Второй залп усилил впечатление Федора, с интересом наблюдавшего за этой войной машин и людей. Машины побеждали. Тем более, что лагерь стоял на холме, а наступавшие сгрудились на обширной площадке прямо под ним. Артиллеристам даже не было особой необходимости целиться, поскольку наступавшие иллергеты заняли все свободное пространство от частокола до ближайших скал. Исходя из того, что он уже видел, Федор решил, что здесь собралась добрая половина армии горцев.
И, тем не менее, в ярости первые ряды иллергетов достигли частокола и бросились на штурм. Они прыгали в ров, затем лезли наверх, цепляясь руками за осыпающуюся землю и бревна, а обороняющиеся, в числе которых находились Федор, Летис и Урбал, просто рубили эти руки и головы сверху.
Обстрел, тем не менее, не прекращался. Он велся навесом, через головы солдат первых шеренг нападавших. Метательные машины прекратили свою сокрушительную работу лишь после того, как ворота открылись, и сквозь них по врагу ударили сразу две хилиархии — кельты и африканцы — быстро отогнав врага от стен лагеря. После часа такой мясорубки карфагенянам удалось выкосить подчистую почти всех иллергетов и вступить в бой со второй армией, солдаты которой оказались действительно васконами.
Они бились храбро и держались долго, уничтожив много финикийцев, но последних все же оказалось гораздо больше, чем рассчитывали встретить нападавшие. Федор и его друзья, снова вставшие в ряды седьмой спейры, приняли участие в этом бою, умертвив немало васконов. Сначала, после ожесточенной стычки, они отбросили васконов в долину, а затем обратили в бегство, преследуя их до самого перевала и перебив почти всех. А потом Атарбал пустил по следу отступающего врага нумидийскую конницу, так что уйти удалось лишь немногим.
В том бою погиб Цербал, и Магна сделал своим помощником Федора, проявившего в этот день всю свою удаль. А главнокомандующий корпусом африканцев, выяснив, что иллергетам помогали васконы, на общем сборе победившего войска карфагенян объявил:
— Васконы выбрали свою судьбу. Мы идем в их земли.
Но финикийцам пришлось потратить еще не одну неделю на усмирение оставшихся иллергетов и захватить немало горных крепостей и деревень по левому берегу Ибера, прежде чем они вступили во владения самих васконов, лежавшие в среднем течении реки. Теперь отряд африканцев был усилен еще двумя хилиархиями, которые Ганнибал, узнав об успехах на этом направлении, разрешил снять с других, где сопротивление оказалось менее сильным. Кроме того, Атарбалу прислали еще пятьсот тяжеловооруженных испанских всадников и пять осадных орудий — высоко в горах у васконов имелись укрепленные города.
Предсказание Урбала сбылось. Ганнибал, к тому моменту уже почти взявший Илерду и окруживший Тарракон, прежде чем идти дальше на Рим, похоже, решил захватить все земли по эту сторону Пиренеев от моря и вплоть до самых истоков Ибера. А направление удара, на котором находились африканцы Атарбала, из второстепенного неожиданно сделалось главным.
Глава шестая
Леха Ларин и скифы
Дождь в Крыму — явление редкое. Хотя иногда и случается. Как сегодня утром. В такие дни Леха Ларин любил сидеть у выхода из юрты и смотреть, как стекают теплые капли по крепким «елочным» листикам можжевельника, росшего в двух шагах от порога. Вода струилась ручейками по траве и быстро пропадала, впитанная соскучившейся по влаге землей. А Леха все сидел и вдыхал тяжелый запах можжевельника, излечивающий, говорят, многие болезни.
Беспокоиться ему было особенно не о чем. Соседние племена пока вели себя мирно и проблем воинам его благодетеля Иллура не создавали. Крупных военных походов ни на восток, к Боспорскому царству, ни на юг, к Херсонесу, где плотно обосновались хитроумные греки, скифские племена давно не предпринимали, а все остальные земли в Крыму находились в их власти. Сиди себе в юрте, да радуйся жизни. Вместе с наложницей. Либо скачи на быстроногом коне по степям, заставляя хвататься за луки беспокойных соседей.
Вспомнив о Херсонесе, Леха немного загрустил. Последний поход на этот крупный греческий город, с которым скифы то торговали, то воевали, оказался печально памятным. Незадолго перед ним Иллур сделал его начальником десяти скифов-разведчиков. Понятное дело, конных разведчиков, поскольку пешие скифы в природе не встречались. Вместе с ними Леха должен был выступать впереди войска, разыскивая неприятеля раньше, чем тот сам найдет скифов из племени Иллура, служившего местному царю Палаку[10] и совету старейшин. Свой первый поход в качестве десятника, как он сам себя называл, Леха провел бодро, но безрезультатно. Греки, отсиживаясь за крепкими стенами Херсонеса, отбили все попытки скифов взять город. Да и попытки эти, надо сказать, являлись не очень удачными.
Воины Иллура, конечно, рассеяли греческую конницу в поле, но вот опыта захвата укрепленных городов у них было маловато. Давно не практиковались в этом деле. Тем более городов, ощетинившихся метательными орудиями, что превращали своими каменными ядрами скифских храбрецов в окровавленные мешки костей и мяса. С моря тоже ничего значительного предпринять не удалось, хотя и имелись у скифов собственные корабли, да только в бою с греками-мореходами они все равно сравниться не могли. Не хватало выучки экипажей, да и самих боевых кораблей тоже не доставало. Скифы все больше развивали морскую торговлю да строили зерновозы и прочие торговые суда. Неплохо, надо сказать, строили, но для серьезного ратного дела они все равно не годились. Вот и получалось, что одна триера из флотилии Херсонеса с обученными гребцами успевала пустить на дно залива не меньше трех двухрядных скифских судов, чьи команды надеялись, в основном, на лучников, не дававших, однако, на море такого же эффекта, как на суше.
И даже, несмотря на героические усилия бывшего морпеха российской армии Лехи Ларина, попытавшегося подойти ночью с моря на нескольких кораблях и запустить подожженный брандер в самую гавань Херсонеса, чтобы спалить к чертовой матери весь этот греческий флот, ничего не получилось. Греки его заметили даже ночью и потопили всех, кто пытался вместе с Лехой сотворить сию каверзу. Сам автор идеи еле доплыл до берега живьем, прыгнув с протараненного корабля в море и чудом увернувшись от стрел. Херсонес стоял незыблемо, и сильный греческий флот продолжал охранять его с моря, не позволив скифам блокировать город со всех сторон. Припасы и помощь продолжали свободно поступать в город морем из других греческих колоний. В конце концов, Иллур признал поражение и снял осаду.
С той поры минуло почти полгода. Теперь Лехе, в бессильной злобе погрозившего Херсонесу с перевала кулаком на прощанье и обещавшему вернуться, подчинялось уже тридцать воинов. А Иллур, после внезапной смерти своего престарелого родителя, местного царька Акчея, вошел в совет старейшин, заняв по праву постоянное место своего предка.
По местным меркам Иллур являлся крупным вождем. У него было много солдат и рабов, несколько кочевий для выпаса скота на севере полуострова. Как вождь, он мог бы жить в шикарном каменном доме в новой столице, управляя жизнью племени оттуда. Но не жил. Более того, не любил всех этих излишеств культурной жизни, незаметно спеленавших волю кочевников. За подобное кредо Леха его уважал.