На самом деле Фабий был первым римским полководцем, понявшим важность противодействия карфагенской пропаганде. Он повелел римским жрецам узнать в Сивиллиных книгах, сборнике прорицаний оракулов, как римляне могут восстановить благоволение богов, и децемвиры дали ему три совета. Во-первых, необходимо публично обновить обеты Марсу, богу войны. Во-вторых, Фабию следует посвятить один храм богине Венере Эрицинской, а другой — божьему атрибуту людей Mens — «самообладанию» или «решимости»[313]. И наконец, надо пообещать «священную весну», если война пойдет удачно и сохранится государство, — древний обычай дарения Юпитеру всего весеннего приплода свиней, овец, коз и коров{933}.
Нельзя не заметить связь нового храма Венеры Эрицинской, построенного на Капитолии в 215 году, с троянским царем Энеем, изображавшимся в римской мифологии сыном Венеры и признававшимся в тот период предком Ромула и Рема. Считалось, что Эней женился на дочери Латина, властелина Лация, и после его смерти правил латинами и троянскими переселенцами. Ко времени Второй Пунической войны эта легенда стала главным аргументом в легализации господства римлян в Италии, поскольку она устанавливала корни этого доминирования на основе общепринятой трактовки мифов прошлого{934}. Для римлян в 217 году был важен не столько культ Венеры, сколько культ Венеры Эрицинской. Он появился сравнительно недавно, после отвоевания у карфагенян сицилийского Эрикса в 248 году{935}. Хотя внешнюю часть города вскоре отвоевал Гамилькар Барка, отец Ганнибала, римляне отбили несколько приступов и удержали цитадель со святилищем{936}. Культ Венеры Эрицинской служил важным идеологическим средством, символизировавшим борьбу против карфагенян, прежде всего Баркидов; особую значимость он приобрел для отпора нашествия армий Ганнибала{937}.
В то же время Эрике с давних пор был священным пристанищем для пунической богини Астарты и греческой Афродиты{938}. Назначение Венеры божественной покровительницей города вместо Афродиты/Астарты отражало стремление не только «романизировать» культ, но и интегрировать Сицилию в мифологию основания Рима, связанную с Энеем. Благоприятствовало этому процессу то, что местные элимцы тоже претендовали на троянское происхождение, а их город Сегеста (как мы уже видели) в свое время взывал к Риму о помощи на основании их общей генеалогической истории. Многозначный культ Венеры Эрицинской римляне могли использовать и для консолидации борьбы против карфагенян, и для инкорпорирования спорного острова Сицилия в римское видение истории. Эрике и его богиня вызвали такое же идеологическое соперничество между государствами, как и триумвират Геркулеса — Геракла — Мелькарта[314].
Плутарх, биограф Фабия, изобразил деятельность диктатора — полководца на этом фронте как проистекавшую не из суеверия, а из чисто прагматических побуждений: «Итак, устремив помышления к богам, Фабий внушил веру в будущее, сам же всецело полагался на себя одного в твердой надежде, что бог дарует успех лишь доблести и благоразумию»{939}. Однако нет никаких сомнений в том, что обострение религиозных чувств вызывалось возросшей озабоченностью римлян тем, что боги от них отвернулись[315]. Все выглядело так, будто Ганнибал применил против римлян их же самое испытанное психологическое оружие — evocatio, ритуал, посредством которого они переманивали на свою сторону богов неприятеля.
Позднее Ливий так описывал психологический ущерб, нанесенный Ганнибалом римлянам:
«Война все тянулась; победы чередовались поражениями — менялось не столько положение дел, сколько души людей. Богобоязненность овладела городом, но молились главным образом чужеземным богам, будто вдруг то ли боги, то ли люди стали другими. От римских обрядов отрекались не тайком, не в своих четырех стенах, а публично: даже на Форуме и в Капитолии толпа женщин молилась и приносила жертвы не по отеческому обычаю. Умы людей оказались в плену у жрецов и прорицателей, число которых увеличивалось оттого, что толпы селян, обнищавших, запуганных, забросивших свои поля из-за долгой войны, были согнаны бедствиями в город, а легкая нажива на людских заблуждениях стала как будто дозволенным ремеслом»{940}.{941}
313
Так у автора: «“Composure” or “Resolution”». В русском переводе труда Ливия это латинское слово дается в значении «ум». В значении «ум», «разум», «благоразумие» оно трактуется и в латинско-русском словаре И.Х. Дворецкого. В данном случае, видимо, речь идет о сооружении храма Разуму, Уму.
314
В контексте использования римлянами троянского «наследия», очевидно, надо рассматривать и предписание жрецов построить храм, посвященный
315
Особое значение придавалось Юноне, консорту Юпитера, которая обычно ассоциировалась с пуническими богинями Астартой и Тиннит. Ей римляне преподносили дары, призывая проявить благосклонность к их городу и другим городам в Лации во времена тяжелых поражений 218–217 годов. См.: Livy 21.62.9, 22.1.