Но ликтор произнес, чеканя слова:
– Триумфатор Луций Аниций велел передать, что вы поете и играете дурно, и повелел вам вступить друг с другом в состязание.
Артисты переглядывались, не понимая, чего от них хотят.
– Выходите друг против друга! – пояснил ликтор, становясь в позу кулачного бойца.
Артисты словно окаменели. Теперь они поняли…
Между тем ликтор нетерпеливо приблизился к Феодору. Полибий не расслышал, что он сказал, но тотчас же вперед вырвался один из хористов и, подбежав к флейтисту, стал вырывать у него инструмент. Тот не отдавал, отбиваясь ногами. И вот они вцепились друг другу в волосы. Завязалась общая схватка. Человек пять хористов, схватившись за руки, пошли стеной на флейтистов. Они разбежались, но один, загнанный на край помоста, полетел вверх тормашками. В это время несколько флейтистов поднесли к губам свои инструменты и под дикую их разноголосицу стали наступать на обратившихся в бегство хористов. И только тогда один хорист стал в позу кулачного бойца и нанес первому подвернувшемуся флейтисту удар в челюсть.
Зрители ликовали. Спектакль, начавшийся так скучно, превзошел все ожидания.
Публий схватил Полибия за руку.
– Идем отсюда! Идем быстрее!
Они почти бежали по ступеням. Наверху Полибий оглянулся. На помосте все смешалось. Несколько зрителей выскочили на арену и вступили в драку.
Выйдя из цирка, Полибий и Публий долго шли молча. Публий заговорил первым.
– Прости меня. Я не мог такого и предположить. В Риме впервые эллинские артисты. Я думал…
– У каждого свой вкус, – сказал Полибий сокрушенно. – Я люблю кулачный бой, а мой друг Телекл его не выносит. Конечно, это дикость – предложить артистам сойтись на кулачках. Но как назвать поведение моих соотечественников? Они могли бы сойти с подмостков и удалиться.
Публий помотал головой.
– Виноваты только зрители. В первый раз, когда я был в театре, ставили пьесу Теренция, сейчас уже не помню какую. Как и сегодня, толпе это показалось неинтересно. Откуда-то появились розги. С десяток зрителей выбежало на сцену. Они сорвали с актеров хитоны и стали их сечь: ведь у нас актеры – рабы. Я был тогда с моим другом Лелием. Мы сразу ушли. А все оставались на местах, криком подбадривая добровольных палачей.
Простившись с юношей, Полибий побрел домой. «Вот он, Рим, во всей своей красе, – думал он. – Варварский город. Но ведь и здесь есть мыслящие люди, любящие поэзию и науку. Хорошо бы познакомиться с Сульпицием Галом. Человек, увлекающийся философией и астрономией, должен быть интересным собеседником».
«Полибий, радуйся, произошла беда. От какой-то непонятной болезни в один день и час скончались маленький Филипп и воспитатель царских детей Эвагор. Заботы о похоронах легли на меня. Персею разрешили проводить младшего сына. Но и тут его сопровождали двое стражей. Если бы ты видел лицо несчастного отца… Стражи не дали мне даже сказать ему несколько слов в утешение. Утром моя подушка была мокра от слез.
Александр теперь живет у меня. Братья были удивительно похожи и внешне, и по характеру. И так дружны! Несколько дней Александр не находил себе места. А потом немного успокоился. Он стал вырезать по дереву. Я ему рассказал о поразившей меня картине “Страдание Геракла”, которая украшает наш храм. Помнишь, тот, что у восточной гавани. И по рассказу он пытался воспроизвести изображение. Голова Геракла у него получилась прекрасно. Но работу он не завершил, увлеченный другим сюжетом. Несколько дней назад какой-то человек из Антиохии, пришедший повидать мальчиков и заставший в живых одного Александра, передал ему небольшую гемму удивительной работы. На ней изображена Лаодика, женщина редкой красоты. Мальчик не расстается с изображением матери, покрывает его поцелуями. Как это все вынести – смерть брата, разлуку с отцом и матерью, эту чуждую враждебную обстановку! Александр задумал картину “Персей и Андромеда”. Я молю богов, чтобы этот труд не разочаровал его.