Утика, не испытывая по этому поводу никаких угрызений совести, поступила под покровительство Рима и в силу этого стала, начиная со 149 года, главной ставкой римского экспедиционного корпуса, куда прибыли оба консула текущего года Маний Манилий и Л. Марций Цен- зорин, потребовавшие от Карфагена, чтобы он сдал все свое оружие и военные машины. Не считаясь с мнением народа, карфагенский Сенат собрал представлявший весьма печальное зрелище обоз, состоявший из баллист, катапульт, личного оружия, который был направлен в Утику. Весной 149 года, как только город был полностью разоружен, консулы объявили о своих истинных намерениях: карфагеняне могли остаться свободными людьми при условии, что они согласятся покинуть город, который Рим собирался разру-
шить, и разумеется, по крайней мере в 80 стадиях от побережья, то есть в 15 км. Столкнувшись с подобным диктатом, напомнившим им, что «римская честность» (fides romana) мало в чем уступала пресловутой «честности пунической» (fides punica), обесславленной древними авторами, карфагеняне встали перед необходимостью сражаться, поскольку оставить Карфаген означало для них отречение от своих корней и самобытности. Морякам и купцам, которыми они были, предстояло стать крестьянами, состоящими на службе у Рима.
В самом Карфагене гнев народа, вызванный этой новостью, обрушился сначала на гонцов, принесших эту весть, а затем на тех из сенаторов, которых карфагеняне считали продажными. Они также истребили итальянских торговцев, устроившихся на площади со своими товарами.
В то время как народ строил баррикады на улицах, Сенат объявил о военном положении. Так началась Третья пуническая война. Были освобождены рабы, сразу же зачислявшиеся в армию, и вызван Гасдрубал Боэтарх, которого, чтобы доставить удовольствие Риму, когда-то приговорили к смертной казни, но которому удалось скрыться и избежать трагической участи. На него была возложена обязанность защиты внешней части города. Разбив лагерь в Загуане, он неотступно преследовал перемещавшиеся римские части, прервав их связь с городами, перешедшими под их контроль (Хадруметом, Тапсом, Лепти- сом и Ахоллой). Внутри же городских стен операцию возглавлял еще один Гасдрубал, родственник Массиниссы.
Охватившая карфагенян энергия отчаяния придала им невиданные силы. На местах они организовывали мастерские по производству оружия. Женщины также не остались в долгу: они отдавали свои золотые украшения и даже обрезали волосы, из которых изготавливали связующие элементы для военных машин.
Что касается римских консулов, то они упустили момент наступления на город, когда он был лишен необходимой защиты. И только летом 149 года они предстали перед крепостными валами. Недооценивая способность карфагенян к сопротивлению, оказавшихся без оружия в результате предательства, они даже не могли себе представить, что осада продлится целых три года!
Сразу же по прибытии Манилий предпринял безуспешную атаку со стороны тройной крепостной стены, пересекающей перешеек. Что касается Цензорина, то он во главе флотилии расположился на побережье Тунисского озера, в том месте, где эта самая тройная стена образовывала угол с простой крепостной стеной, защищающей юг полуострова (см. Карфаген, гл. II). После двух попыток, благодаря тарану, которым управляло 6 тысяч человек, ему удалось пробить брешь, но ввести и удержать войска внутри городских стен он так и не смог. Год закончился тем, что, несмотря на осаду, город для римских консулов все еще оставался неприступным.
В начале 148 года другой заклятый враг Карфагена, Массинисса, исчез, так и не увидев разрушения пунического города. Новые римские главнокомандующие, Л. Кальпурний Писон и его легат Л. Гостилий Манцин, приняли решение напасть на города, остававшиеся верными Карфа
гену, чтобы отрезать его от источников пополнения продовольствием и людскими ресурсами. Клупеа (Келибия) сопротивлялась, но Неаполис (Набёль) сдался и был разграблен.
Весной 147 года Манцин во главе флотилии попытался взять город приступом со стороны обрывистой скалы Сиди бу Саид. Сначала ему удалось проникнуть за крепостные стены города, но отсутствие продовольствия и недостаточная подготовка наступавших чуть было не стоили им жизни, если бы не подоспевшая вовремя помощь молодого консула Сципиона Эмилиана, на чьи плечи было возложено руководство Африканской армией.
Разбив укрепленный лагерь перед тройной стеной, пересекающей перешеек, он преградил доступ к портам благодаря возведенной им плотины. Он хотел тем самым лишить Карфаген любых сношений с внешним миром. Пунийцы быстро нашли выход, пробив брешь ближе к северу. Прорыв канал, они вывели в море флотилию, состоящую из трирем и квинквирем, и застали врага врасплох. Но, по свидетельству Аппиана (Ливийская книга. 121), они так и не смогли в полной мере воспользоваться эффектом внезапности.
Благодаря сооружению плотины, Сципион Эмилиан смог захватить внешнюю гавань. Забрезжил конец Карфагена. В начале зимы 147/146 года, изгнав последних защитников с этого дебаркадера, он возвел фортификационные сооружения, которые охраняли 4 тысячи человек. Окончание зимы он провел в ликвидации последних очагов сопротивления карфагенян, продолжавших отчаянно сражаться на мысе Бон.
И только весной (март — апрель) он решил нанести последний удар.
Как об этом говорится в древних текстах, римская армия, без труда пройдя через круглый порт, расположилась на главной площади (Аппиан называет ее агорой). На следующий день несколько солдат блокировали, чтобы его разграбить, храм, выходящий на площадь. В этот раз их добычей стали золотые пластины, украшавшие часовню, посвященную божеству, отождествленному греками с Аполлоном, которые они отколупывали остриями мечей. Аппиан оставил нам впечатляющее по силе воздействия описание (на которое вдохновил его сам Полибий) о продвижении римских войск. Последнее каре сопротивляющихся, состоящее из женщин и детей, укрылось на вершине холма в «цитадели Бирса». Как говорит Аппиан, Сципион вел своих солдат по улицам, застроенным шестиэтажными домами. Автор приводит в деталях потрясающие по своей жестокости сцены, в которых мертвых и живых давили копытами лошадей и колесницами. В результате раскопок, проведенных французской миссией, были обнаружены останки карфагенян, нашедших смерть и погребенных под развалинами.
После шести дней и шести ночей кровавых сражений делегация осажденных вышла из крепости с просьбой о пощаде. Сципион Эмилиан оставил жизнь (но не свободу) 50 тысячам осажденных, которые предпочли сдаться в плен. Около тысячи непокорных, продолжавшие сопротивление, укрылись на вершине цитадели в храме Эшмуна. К Гасдрубалу Боэтарх присоединились лица из его ближайшего окружения. Вызывает недоумение тот факт, что, согласно источникам,
мужественный защитник города дрогнул в последний момент и, держа в руках ветвь побежденного, простерся перед Сципионом, умоляя его о снисхождении. Его жена, чье имя не осталось в истории, потрясенная его низостью, одевшись в свои самые красивые наряды, на глазах у собственного мужа и Сципиона бросилась вместе со своими детьми с высокой стены храма в костер, разожженный осажденными, предпочтя пламя стыду, как гласит одна тунисская поговорка. Так, образом женщины, бросающейся в костер ради сохранения своей свободы, закончилась история Карфагена, с которого она, впрочем, и началась. И со времен античности историки не устают проводить параллель между этими двумя эпизодами (Флор. Эпитомы римской истории. I, 31; II, 15).
В ответ на этот костер римляне разожгли пожар, не сравнимый по масштабам, который охватил весь город. Если верить некоторым источникам, он не прекращался в течение десяти дней. А затем на место пожарища прибыла посланная римским Сенатом комиссия. Она отдала приказ стереть с лица земли все, что осталось от города, а его периметр объявила проклятым (Аппиан. Ливийская книга. 134). И, видимо, на основе этого события сформировался высосанный из пальца образ, сфабрикованный современными авторами, будто бы римляне прошлись плугом по земле Карфагена, предварительно обильно сдобренной солью. На самом деле ничего подобного не было, или этот акт имел чисто символическое значение. Разумеется, разрушения затронули весь город в целом, но нигде не отмечалось такого неуемного ожесточения, о котором сообщают некоторые историки. Раскопки французских