Я приподнял голову. Треск пулеметных очередей доносился из старого квартала неподалеку от базара. Два бронированных автомобиля с ревом пронеслись по бульвару, их сирены кричали, как гуси. Я услышал один маленький взрыв, потом два больших. Над собором поднялись клубы дыма и языки огня. Раздались крики. Я встал и вопросительно посмотрел на мистера Томпсона, который сказал, что это самое обычное дело.
Батум больше не был убежищем. Он стал зловещей ловушкой, одним из тех прекрасных садов из средневековых романов, которые создают злые волшебницы, чтобы соблазнять неосторожных рыцарей. Меня вновь охватил ужас перед всем восточным. Какое безумие, что я поверил иллюзии! В том же месте, где я восхищался куполами церквей, теперь в дождливых сумерках возникали зловещие силуэты сарацинских мечетей. Там, где меня успокаивала дисциплина британских томми, теперь в каждом темном углу появлялись вооруженные люди в тюрбанах. С пристани послышались крики. Большой крытый грузовик проехал возле нашей маленькой баррикады. Я подумал, что это полиция. Я вышел из салона и спустился до середины трапа. На полпути мне в глаза внезапно ударил свет ручного фонарика. Ослепленный на мгновение, я споткнулся и едва не упал. Выпрямившись, я увидел, что возле грузовика стоят какие–то люди. Неужели появились новости?
— Надо ж! — послышался знакомый голос. — Эт Иван!
Казалось, миссис Корнелиус была ранена. Ее поддерживали двое офицеров. Я помчался к ней.
— Вы ранены? Это и правда были горцы?
— Горцы? Ты тшо? Местные, г’воришь? — Она была сбита с толку. Я наконец понял, что она пьяна. — Звиняй, Иван, ’отеряла счет ’ремени, верно. Джек был так добр…
Взъерошенный Джек Брэгг стоял у нее за спиной, хмуро глядя на меня.
— Мелкая стычка, мистер Пьятницки, с какими–то грузинскими вояками, которые увлеклись вашей миссис. В результате они нас похитили. Меня одурманили. Миссис Пьятницки тоже была одурманена, не так ли, миссис?
— До слеп’ты одурела, — согласилась она.
Лицо Джека Брэгга выражало почти чрезмерное смущение и беспокойство:
— Нам удалось сбежать сегодня утром. Но мы заблудились в… Там. — Он неопределенно указал на заросшие лесом холмы. — Патрульные отыскали нас и вернули. К счастью. Мы слегка промокли.
— Он чуть с ума не с’шел. — Все мы посмотрели в сторону корабля. Там стояла баронесса. Я не знал, что она так хорошо говорит по–английски. Она наклонилась над поручнем. В свете фонаря ее было очень хорошо видно. Она напоминала славянского ангела с картины Мухи. — Бедный миста Пятницки ’ровел весь день, пытаясь разыскать вас.
— Полагаю, вам нужно поспешить на палубу, Брэгг. — С мостика донесся голос невидимого капитана Монье–Уилльямса.
Похоже, наш командир изрядно разгневался.
— Есть, слушаюсь, сэр! — Брэгг обернулся к миссис Корнелиус. — У вас все будет в порядке?
— Я иду прям как дожжь, — ответила она. — Но у мня шой–то в горле пересохло! — Она рассеянно опустила руку в вырез платья и вытащила оттуда большую черную перчатку. — Откуда, черт ’обери, эт ’з’лось?
Джек Брэгг помчался по трапу — мириться с капитаном. Я ему сочувствовал. Он пострадал за благородное дело. Миссис Корнелиус расцеловала двух молодых офицеров, пожелала им доброй ночи и, опершись на меня, начала взбираться на борт «Рио–Круза».
— Как раз вовремя, как обычно, да, Иван?
Я уложил ее в койку, и она немедленно уснула как убитая. Смотря вниз, на ее груди, вздымающиеся и опускающиеся в свете керосиновой лампы, я представлял миссис Корнелиус воплощением духа Земли. Я завидовал той легкости и непосредственности, с которой она проживала каждый миг. К сожалению, я не мог подражать ей. Сам я должен был жить для будущего. Мне следовало помнить о грядущих пятидесяти годах. И в результате моя жизнь мне почти не принадлежала.
Я вернулся, чтобы успокоить Леду. Вдалеке все еще горел танкер — он стоял на мели на песчаной косе, дрожащие тени от пламени падали на полубак. Баронесса стояла и смотрела на город, она была очень опечалена. Я предположил, что она думала о своем муже. А потом понял, что она оплакивала никчемного Герникова.
— Ты не должна так горевать. — Я коснулся ее пальцев, сомкнувшихся на поручне. — Ты едва знала его.
Она посмотрела на воду:
— Он был так несчастен без своей семьи.
Ее огромные голубые глаза были полны слез. Я обнял ее, но осторожно, опасаясь, что нас заметят.
— По крайней мере, теперь он с ними.
Мне совсем не нравилось то, как убили Герникова, и все же я чувствовал облегчение — он больше не будет меня преследовать. Иногда я вспоминаю о времени, проведенном в штетле, о тех днях, когда лежал в лихорадке. Неужели я сказал тогда евреям что–то настолько ужасное, что они прокляли меня? И теперь меня всегда будет сопровождать какая–то хнычущая, лживая Немезида? Подобные суеверия — просто глупость. Смешно даже предполагать, что они подсунули кусок металла в живот человеку. Я не верю в эту ерунду. Герников не пользовался популярностью на корабле. Возможно даже, что он сам стал причиной собственной смерти — если решил отправиться туда, куда не должен был ходить, или встретиться с людьми, до которых ему не было никакого дела. Все мы видели такого рода самоубийства. Конечно, я этого не сказал. Я понимал горе баронессы. Ей нужно было немного поплакать. Я беспокоился о ней.
Когда я вернулся в нашу каюту, миссис Корнелиус пришла в себя и разделась. Она как раз подвивала волосы с помощью листков бумаги.
— Надесь, я тебя не огорчила, Иван. Та история, шо мы сказали, была маленько неправильной, но я не хотела, шоб у Джека были проблемы.
— Вы солгали! — Мне стало дурно, на миг меня охватили подозрения.
— Да, не было никаких грузин. Мы попали в каталажку к русским п’лисменам. Выпили. — Она искоса посмотрела на меня. — Ну и маленькое ’обуянили, ха–ха. Эт Джек помог нам выпутаться, дал на лапу. И имена назвал не те.
Мои подозрения улеглись. Теперь я всей душой сочувствовал ей. Я знаю, что такое жить в тюрьме. Это унизительно. Люди, которые в Киеве показывали на меня пальцами, даже не могли представить, что я перенес. Меня лишили индивидуальности. Они могут меня обвинять — я себя виновным не считаю. Назвал несколько имен — ну и что, эти имена и так уже есть в списках. Это было пустой формальностью, чтобы варта[26] освободила меня. Я никого не предавал. Красные называли меня спекулянтом и информатором. Так будет всегда. Это ревность. Они не знают, что такое истинная дружба.
— Наверное, это было ужасно, — сказал я.
— Могло быть и хужее. У нас еще есть их черт’ва водка!
Она рассмеялась. Я восхищался ее храбростью. Миссис Корнелиус была так же отважна, как и я.
— Но больше никому ни слова. — Она приложила палец к своим восхитительным губам. — А то Джеку достанется.
— Тем не менее я поблагодарю его за то, что он сделал, — сказал я.
— Если хошь.
Она снова занялась своим туалетом, а я вернулся в бар, чтобы купить мистеру Томпсону стаканчик на ночь. Он сразу увидел, что я успокоился. Мы стояли у бара, слушая «Камаринскую», которую играл на аккордеоне один из верных присяге солдат. Некоторые дети еще пытались танцевать, а их несчастные родители говорили о смерти и пытках, о несправедливости и о погибших надеждах.
— У Джека Брэгга все в порядке? — спросил я.
— Старик на него изрядно разозлился. Но ничего особенного не случилось. Капитану с самого начала не нравилась эта прогулка. Но он, в общем, не бывает слишком строг, когда кто–то из парней слегка нарушает порядок. Пара ласковых и двойные дежурства вне очереди — все, что грозит Джеку.
Мы вышли на палубу. Дождь прекратился, и небо очистилось. Пожар угас.
— Погода должна перемениться к лучшему, когда мы поплывем в Варну, — сказал мистер Томпсон и отдал мне честь. — Что ж, доброй ночи, старик.
Я остался один. Я прогулялся по палубе, затем вернулся в каюту, улегся на верхнюю койку, выкурил сигарету, а потом долго слушал, как вздыхает и ворочается миссис Корнелиус. Я знал, что ей снятся сны, которые она называет приятными. На сей раз меня звуки не слишком беспокоили, вскоре я уснул.
Я встретил Джека Брэгга на палубе следующим утром, когда совершал обычную прогулку. Гадалка с зеленым лицом раскладывала свои карты. Она, очевидно, отыскала новую колоду. Как раз когда я проходил мимо, у нее легли верно все карты. Русский корабль уплыл ночью, и его место заняла двухмачтовая шхуна. Солнце светило ярко. Казалось, Батум снова стал чудесным городом. Я подошел к краю палубы и посмотрел вниз, на шхуну. Ее оборванные матросы все еще спали на палубе. Армяне, турки, русские, греки, грузины были похожи на пиратов из книг девятнадцатого века. Они носили пистолеты и ножи, а одежда их представляла безумную смесь разных мундиров, западных и восточных. Эти матросы немного напомнили мне анархистов Махно. Мы с Джеком повстречались на корме. Он стоял на вахте с полуночи. Его глаза покраснели, на подбородке виднелась щетина.
26