Лекция должна длится полтора часа, но проходит два часа, три, четыре — все, как завороженные, внимают профессору.
В конце Буб Бурыч — то ли нечаянно вырвалось, то ли совершенно сознательно — произносит — так, якобы — между делом:
— В мои то студенческие времена у Эртэшников такой ещё Обычай был — первую стипендию коллективно пропивать — с шиком гусарским. Но тогда всё по другому было — и стипендии поменьше, и народ позакаленней и поздоровей.
По тому, как переглянулись Бернд с Лёхой, я отчётливо понял — семена брошенные упали на почву благодатную — будет дело под Полтавой.
Через месяц дали первую стипендию, и подавляющее большинство во главе с доблестным ротмистром Мюллером на несколько дней обосновались в общаге — с шиком стипендию пропивать.
Тут ещё одна странность на поверхность всплыла: оказывается отец нашего ротмистра — герр Карл Мюллер — лично был знаком с Че, и даже был вместе с ним во время последнего боливийского похода, чудом живым остался — был серьёзно ранен в живот за неделю до последнего боя Гевары. Бернд рассказывает — мы восхищённо внимаем, широко раскрыв рты.
На одного участника приходилось, помимо закусок скромных, но разнообразных — по пятнадцать бутылок портвейна марок и названий различных. Совсем нехило. Честно говоря, справится с таким количеством спиртного — было просто нереально, если бы не бесценная помощь старшекурсников.
Они благородно помогали бороться с Зелёным Змеем, приносили с собой гитары, песни разные геологические, незнакомые нам ещё тогда, пели душевно:
Многим испытание это оказалось явно не по плечу — я вышел из игры на вторые сутки — поехал домой, к бабушке — молоком отпаиваться, кто-то сошёл с дистанции уже на третьи…
Но ударная группа коллектива во главе с принципиальным ротмистром — героически сражалась до конца.
Через неделю Бур Бурыч пригласил всех на внеочередное собрание. Хмуро оглядел собравшихся, и голосом, не сулившим ничего хорошего, начал разбор полётов:
— Только недоумки понимают всё буквально. Умные люди — всегда взвешивают услышанное и корректируют затем — по обстановке реальной и по силам своим скудном.
В противном случае — нестыковки сплошные получаются.
Вот из милиции пришла бумага — медицинский вытрезвитель N 7 уведомляет, что 5-го октября сего года, иностранный студент славного Ленинградского Горного Института — некто Мюллер — был доставлен в означенный вытрезвитель в мертвецки пьяном состоянии, через три часа проснулся и всю ночь громко орал пьяные матерные частушки. Ротмистр — Ваши комментарии?
— Не был. Не привлекался. Всё лгут проклятые сатрапы, — не очень уверенно заявляет Бернд.
— Выгнал я бы тебя ко всем чертям, — мечтательно щурится Бур Бурыч, — Да вот закавыка — из того же учреждения ещё одна бумага пришла. В ней говорится, что всё тот же Мюллер, 6-го октября сего года, был опять же доставлен, опять же — в мертвецки пьяном состоянии, через три часа проснулся и всю ночь читал вслух поэму "Евгений Онегин" — естественно, в её матерном варианте исполнения. Ротмистр?
— Отслужу, кровью смою, дайте шанс, — голос Бернда непритворно дрожит.
— Ты, тварь дрожащая, у меня не кровью, а тонной пота своего это смоешь — на практике производственной, в степях Казахстана, куда загоню я тебя безжалостно, — уже во весь голос орёт профессор, но тут же успокаивается и совершенно спокойно, и даже — где-то задумчиво, продолжает, — За один вытрезвитель — выгнал бы беспощадно. Но два привода за двое суток? Это уже — прецедент. А от прецедента до Легенды — шаг один всего.
Выгоню к чертям свинячьим героя Легенды — совесть потом замучит. Но с пьянкой, шпана подзаборная, будем заканчивать. Всем в коридор выйти! Там указаний дожидайтесь. А Вы, Мюллер, останьтесь.