Ник раздражённо бросил вёсла, свесился над носом лодки, осмотрел конец толстой верёвки, перебитой меткой пулей, с чувством сплюнул за борт и зло пробормотал сквозь стиснутые зубы:
– Вот, теперь сам садись за вёсла и греби к берегу, раз родился таким сообразительным…
Мэри помогла вытащить тяжёлый нос лодки на чёрную прибрежную гальку, спросила озабоченно:
– Случайно никого не зацепила? Уже больше двух лет не держала оружия в руках, могла и разучиться.
– Что вы, дорогая, – ответил Ник, смущённо глядя в сторону. – Артемида не может разучиться метко стрелять, никогда и ни при каких обстоятельствах…
К ним мелкими шажками подошёл пожилой худенький саам, голова которого была щедро обмотана несколькими слоями белоснежного шёлка. На плече у старика висел старенький карабин, а в правой трясущейся руке был зажат казначейский билет.
– Доча, – просительно проговорил саам, – ударь меня ещё раз по голове, раз ты за это платишь такие деньги. Мне не жалко, бей смело, – и согнулся в полупоклоне, подставляя Мэри свой перевязанный затылок…
Двигатель полуторки гудел надсадно и тоскливо, словно бы раздумывая, а не стоит ли помереть – раз и навсегда? Ну, его, этот несправедливый Мир, пусть уж эти неблагодарные людишки сами прут на Крестовский перевал свою дурацкую железную колымагу…
Ник сидел в кабине машины рядом с шофёром – сержантом НКВД Иваном Ефремовым, крепким кряжистым сорокалетним мужиком из кубанских казаков.
Майор Музыка так рекомендовал сержанта:
– Иван в этом Ловозере – триедин в одном лице. Во-первых, он нашу службу полноценно представляет. Во-вторых, заодно выполняет все милицейские функции: расследует мелкие кражи, бытовые ссоры и драки, регистрирует браки, факты рождения детей и моменты естественной смерти. В-третьих, он ещё и секретарь тамошней партийной ячейки, отвечает за рост общего идеологического уровня населения. Поэтому и авторитет в Ловозере у него – непререкаемый, всех держит в правильных ежовых рукавицах. Организует вам провожатых до этого Сейдозера, надёжных тягловых оленей найдёт, всё прочее предоставит. Надёжный мужик, никогда не подведёт…
Вообще-то, Ник, как настоящий джентльмен, сразу предложил Мэри место в кабине, но та отказалась: мол, у них с Геной (с Геной – надо же!), спор образовался философский, не хочется прерывать интересную дискуссию. Понятное дело, ясен пень, дискутируйте, молодые люди, не будем вам мешать…
– Ну, родимая, потерпи, совсем немного осталось, – уговаривал Иван полуторку, крутя баранку во все стороны и безостановочно дёргая за рычаг переключения скоростей.
Наконец, через три часа после начала подъёма, они выехали, всё же, на знаменитый Крестовский перевал.
– Лётчики между собой называют этот перевал «Барыней», – для чего-то уточнил Ефремов. – Мол, сверху всё это напоминает спящую грудастую дебелую бабу, лежащую на спине.
Вот и он, знаменитый Терский берег, – как на ладони в лучах полуденного солнца. Справа хорошо просматривался широкий залив Белого моря с многочисленными длинными островами, вытянувшимися с юго-запада на северо-восток. Слева сверкала на солнце белая гладь большого озера, покрытого последним льдом. Прямо по курсу была отчётливо видна узкая неровная полоска земли, зажатая между морем и озером, по которой и змеилась дальше их раздолбанная грунтовая дорога…
Вниз с перевала поехали уже гораздо быстрей и веселей: отдохнувший двигатель довольно урчал и даже сыто пофыркивал, оживая буквально-таки на глазах.
Остановились на короткий отдых возле неширокой безымянной речушки, усталый шофёр, он же – сержант Ефремов, уснул прямо в кабине машины, сопя во сне тоненько и нежно…
Хорошо было вокруг: весело журчала речная вода, мелкая рыбёшка усердно плескалась на каменистых перекатах, ненавязчиво жужжали редкие комарики.
Вдруг, неожиданно выяснилось, что Банкин для местных комаров – самое лакомое и желанное блюдо. Плотно облепили они его щекастую физиономию, и давай кусать – нещадно и безостановочно…
Суетливо забегал Гешка по низкому берегу реки, руками заполошно замахал.
Его лицо, и без того широкое, вскоре распухло до полного неприличия, нос, совсем даже немаленький и в нормальном состоянии, увеличился практически вдвое.
– Ничего не понимаю, – жалобно гундосил Банкин. – На Чукотке этих тварей было больше во много раз, и ничего. Если и куснут, так только изредка и без всяких серьёзных последствий. А здесь – звери какие-то просто, волки голодные, ненасытные…. Ничего не понимаю!