Грэм озабоченно потер лоб.
— В таких случаях наверняка никогда не знаешь. Хотя думаю, это маловероятно. Вы сами видели, что после приходится терпеть крайне неприятные процедуры. Но, конечно, абсолютной уверенности быть не может. Она могла где-нибудь еще припрятать эту отраву.
— Просто в голове не укладывается: такая женщина, как Молли, — и пытается покончить с собой, — произнес Хиллингтон.
Грэм сухо заметил:
— Самоубийство совершают обычно не те, кто постоянно грозится это сделать. Такие люди обычно довольствуются тем, что устраивают спектакль — это для них просто разрядка.
— Молли всегда казалась такой счастливой. Я думаю, может быть… — Ивлин заколебалась. — Я должна вам кое-что рассказать, доктор Грэм.
И она рассказала ему о своем разговоре с Молли на пляже в тот вечер, когда была убита Виктория. Лицо Грэма стало очень серьезным.
— Хорошо, что вы мне это рассказали, миссис Хиллингтон. Тут налицо определенные признаки какой-то глубокой душевной травмы. Ладно. Утром я поговорю с ее мужем.
— Я должен серьезно поговорить с вами, Кендал, о вашей жене, — сказал доктор Грэм.
Они сидели в кабинете Тима. Ивлин Хиллингтон заняла его место у постели Молли, а Лаки обещала прийти и, как она выразилась, «принять вахту» позже. Свои услуги предложила и мисс Марпл. Бедняга Тим разрывался между работой и больной женой.
— Ничего не понимаю, — сказал Тим. — Я перестал понимать Молли. Она изменилась. Очень сильно изменилась.
— Насколько мне известно, ее мучили кошмары.
— Да. Она постоянно на них жаловалась.
— Давно?
— Ну… точно не помню. Может быть, с месяц… или больше. Она… мы… думали, что сны — это… не так важно, в общем-то.
— Да, разумеется, я понимаю. Но более серьезный симптом — то, что она, видимо, испытывала страх, кого-то боялась. Говорила она вам об этом?
— Говорила, да. Раз или два сказала, что… ну, что кто-то ее преследует.
— Ага! Шпионит то есть?
— Да, однажды она употребила это слово. Сказала, что это ее враги, что они тут ее выслеживают.
— А есть у нее враги, мистер Кендал?
— Нет. Конечно нет.
— Может быть, что-то в Англии, какие-то события еще до вашей женитьбы?
— Нет, ничего такого не было. Она не очень ладила с родными, но не более того. Ее мать — женщина довольно эксцентричная, с ней было нелегко уживаться, однако…
— Кто-нибудь в ее семье проявлял признаки психической неустойчивости?
Тим открыл было рот, потом опять закрыл. Потеребил авторучку на письменном столе перед собой.
— Имейте в виду: если что-то такое есть, лучше, чтобы вы сказали мне об этом, Тим.
— Да, есть, наверно. Ничего серьезного, просто одна тетка или еще какая-то родственница слегка не в себе. Но что в этом такого? Я хочу сказать, это есть почти в каждой семье.
— Да, конечно, тут вы совершенно правы. Я не хочу никоим образом вас пугать на этот счет, просто это может объяснить склонность к… нервному срыву или навязчивым страхам, спровоцированным стрессом.
— Я в общем-то не так уж много знаю, — сказал Тим. — В конце концов, кому охота вываливать все свои семейные тайны.
— Да-да. Конечно. А не было у нее кого-нибудь до вас — скажем, человека, с которым она была помолвлена и порвала и который теперь мог бы угрожать ей или преследовать ее на почве ревности? Такого не может быть?
— Не знаю. Не думаю. Хотя Молли действительно была помолвлена с одним человеком… прежде, чем познакомилась со мной. Ее родители были категорически против, а она из духа противоречия еще сильней за него цеплялась. — Он вдруг усмехнулся. — Знаете, как в молодости бывает. Чем сильней на тебя давят, тем больше ты упорствуешь.
Доктор Грэм улыбнулся ему в ответ.
— Да, такое часто можно наблюдать. Не следует слишком явно высказывать неодобрение по поводу того, с кем водят дружбу ваши дети. Обычно они сами с возрастом все начинают понимать. Так тот человек — кто бы он ни был — не угрожал Молли каким-нибудь образом?
— Нет, уверен, что нет. Она бы мне сказала. Она говорила, что у нее это было просто глупое девчоночье увлечение, ее как раз привлекала его дурная репутация.
— Так, хорошо. Похоже, здесь ничего серьезного. Теперь о другом. У вашей жены было то, что она называет провалами памяти. Небольшие промежутки времени, в течение которых она не отдавала себе отчета в своих действиях. Вы знали об этом, Тим?
— Нет, — произнес Тим, помедлив. — Нет. Не знал. Она никогда мне об этом не говорила. Теперь, когда вы сказали, я припоминаю, что порой она действительно выглядела довольно отрешенной и… — Он помолчал, размышляя. — Да, это, наверно, все объясняет. Я не мог иногда понять, как она могла забыть какую-нибудь простейшую вещь или вдруг потерять представление о времени. Я, признаться, думал, что это просто рассеянность.