Я покрасила свою комнату в синий цвет того оттенка, который, как считают, отпугивает духов. Демоны и привидения боятся всего синего, они не могут летать над водой и проникать в помещения, окрашенные в цвет морской волны. Я не сказала маме, почему я выбрала такой цвет: она этого не одобрила бы. Она говорила, что все это суеверия для недоумков. По правде говоря, иногда я жалела, что перекрасила спальню, часто мне хотелось, чтобы какой-нибудь дух прилетел ко мне из-за моря и перенес меня через жасминовую изгородь и садовую стену в Париж. Я вглядывалась в темноту сквозь заросли олеандров и бугенвиллеи, которые ночью казались серебряными и пурпурными, и слышала, как бьют крыльями об оконное стекло мотыльки – некоторые величиной с птицу, – привлеченные желтым пламенем свечи. Но они не могли попасть в комнату. Не знаю, может быть, это и были духи. Интересно, думала я, неужели всех живых существ тянет то, что опасно, или же мы любой ценой стремимся к свету и готовы сгореть ради исполнения желания?
Время проходило в мечтах, и скоро мое детство осталось позади. Это напоминало мне, как быстро происходили изменения в сказках, которые я читала. В одной из них внешность мальчика-урода, на которого страшно посмотреть, преобразуется благодаря его уму и силе любви. В другой – девочка наделена даром петь, подобно соловью. Меня привлекали сказки, в которых исполнялись заветные желания людей, – наверное, потому, что я не понимала саму себя. Во мне бурлили неосознанные эмоции. Я знала, что некрасива и что в нашем мире для молодой девушки это значит очень много и часто определяет ее судьбу. Я старалась извлечь максимум из того, что у меня было: без конца расчесывала свои длинные черные волосы; попросила у Жестины иглу и проткнула уши, чтобы видеть в зеркале не только свое отражение, но и хоть что-то красивое. Мама дала мне за это пощечину, потому что запрещала мне уродовать себя таким образом, но потом подарила пару золотых сережек, доставшихся ей от ее матери.
– Я обещала твоей бабушке, что отдам их своей дочери, – объяснила она. – Ты думаешь, что я плохая мать, но я, по крайней мере, держу свое слово.
Когда, посмотрев в зеркало в золотой раме, висевшее в коридоре, я увидела не только свои черные волосы и темные глаза, но и золотой блеск, то подумала, что, может быть, я воробей, превратившийся в лебедя.
Когда женщины из Общества милосердия и богоугодных дел приходили к маме пить чай, то всегда хвалили ее – и недаром. У нее был красивый дом, окрашенный в розовый, один из самых высоких оштукатуренных домов в городе; высокие стены окружали дворики и сады. Многие предметы мебели были заказаны во Франции отцом – он обожал красивые вещи. Гостей всегда угощали изысканными блюдами, приготовленными по новейшим французским рецептам: запеченной в тесте птицей, щавелевым супом. Адель подавала дамам чай с имбирем, способствующий пищеварению, булочки с повидлом и ломтики манго и при этом знала, что ей полагается держать рот на замке. Беседу обычно направляла в нужное русло мадам Галеви – как правило, это касалось плохого поведения чьих-нибудь детей или мужей, волочившихся за чужими женами. Подобные слабости и проступки сразу выплывали наружу и сурово осуждались.
Дамы нашей конгрегации могли показаться хрупкими и слишком утонченными, но для жизни на острове требовалось обладать силой. Эти женщины забирались на крышу перед штормом, чтобы проверить, плотно ли закрыты все ставни, умели готовить еду на открытом огне во дворе, резали кур и диких водяных птиц и были готовы сделать все необходимое, если и в этой стране проснется нетерпимость к нашему народу. Говорили, что мадам Галеви родила первого ребенка в одиночестве, пока ее муж был в плавании, и перерезала пуповину ножом для разделки мяса. Два ее сына умерли от желтой лихорадки, но дочь, уехавшая в Америку, вроде бы здравствовала и имела много поклонников. Моей матери повезло меньше. К тому времени, когда я достигла брачного возраста, было общеизвестно, что у меня скверный характер, что я самонадеянна и слишком разборчива, так что меня уже записали в старые девы. Хотя у меня были миндалевидные глаза и пышные блестящие волосы, которые переливались особенно ярко после того, как я ополаскивала их соком опунции[11], черты лица у меня были слишком заострены, и еще более острым был язык.
Я не обращала внимания на молодых людей, проявлявших интерес ко мне, и все они в конце концов женились на других девушках. Папа безуспешно пытался несколько раз выдать меня замуж. Все говорили, что со мной жить трудно и ничего хорошего я мужу не принесу. И мне действительно было лучше одной: я любила свою отдельную комнату с окнами во двор, особенно в то время года, когда цвел жасмин, окрашивая весь сад в нежно-розовый цвет. Я видела, как живут другие молодые женщины, и замужество казалось мне трудным и рискованным предприятием. Дети часто умирали, особенно в младенчестве, из-за малярии, желтой лихорадки или оспы, матери тоже умирали при родах или чуть погодя. Даже при наличии служанок семейная жизнь была тяжким бременем, и мне мое будущее виделось иначе.