Отец говорил, что, как бы хорошо нам ни жилось, мы должны, как рыбы, избегать любой земли. Мы выживем там, где есть вода. Некоторые рыбы могут месяцами и даже годами барахтаться в грязи, но стоит только хлынуть воде, и они, мелькнув, как тень, уплывают, оставив воспоминание о себе лишь у таких же, как они. Так что, возможно, то, что рассказывают о нас, близко к правде: нас не удержит никакая сеть.
Я знала, что должна вести себя так, как мне велят, но меня жег изнутри какой-то дух неповиновения, видимо, унаследованный мною от одного из давних предков. Возможно, мой мозг был воспален прочитанными книгами и воображаемыми мирами. Глядя на себя в амальгамированное зеркало, я чувствовала, что буду делать то, что захочу, невзирая на последствия.
Я редко помогала готовить еду в шаббат – мне это было не по нутру, ведь я была не кухаркой, а охотницей. Поэтому меня часто посылали за цыпленком на задний двор, располагавшийся за кухней, – маленьким оштукатуренным строением. Кухня была устроена в стороне от дома, чтобы кухонный жар не проникал в жилые комнаты. Я надевала черный передник, дабы не запачкать одежду кровью, которую мне предстояло пролить. Днем жара жгла мою кожу, и я ждала вечера пятницы, когда я становилась убийцей цыплят. Я чувствовала биение птичьего сердца, и мое собственное тоже начинало стучать быстрее. Перед этим я всегда молилась и просила Бога простить меня, после чего уже действовала без страха и упрека. Я была практична и считала, что должна приучить себя к тому, чего другие девочки всячески избегали. Я глядела на кудахтающих кур, пока они не успокаивались, что происходило довольно быстро. Затем выбирала одного цыпленка, заворачивала его в кусок ткани, лишала жизни и относила на кухню к Адели, чтобы она ощипала его. В награду я получала тарелку свежих саподилл, по вкусу напоминавших карамель. Эти маленькие фрукты яйцеобразной формы были моим любимым блюдом; я воображала, что это сладости из парижского магазина, а не местные фрукты с толстой кожурой, упавшие с дерева.
Не помню такого времени, когда Адель не работала бы у нас, а я не проводила бы все дни с ее дочерью. Кожа у Жестины была такой же коричневой, как у ее матери, но глаза были серого, почти серебряного цвета, словно она происходила от тех сверкающих первых поселенцев, которые принесли сюда свет Луны. Мы все делали вместе с Жестиной и часто помогали Адели, лучшей кухарке на всем острове. Кухня, где трудилась Адель, была моим вторым любимым местом после библиотеки. Наша еда состояла из традиционных блюд Старого Света – тушеного мяса, супов – но Адель добавляла к ним выращенные в нашем саду продукты: папайю, бананы, розмарин, сок лайма. В тех случаях, когда мамы не было дома, Адель часто готовила на ужин рис с фасолью и жареным мясом моллюсков, которое надо было заранее хорошенько отбить. К ленчу обычно подавалось местное кушанье фонджи – каша из кукурузной муки, считавшаяся у нас пищей бедняков. Фирменным блюдом Адели был десерт из манго, тамаринда, крыжовника и сахара. Мы с Жестиной хватали его руками, радуясь, что нет мамы, которая запретила бы подавать подобное у нас за столом и тем более есть без столовых приборов «как свиньи», по ее выражению.
Некоторые местные жители говорили, что отцом Жестины был мужчина из нашей конгрегации. Имя его не называли, но я подозревала, что он богат. Хотя Адель была служанкой, денег у нее было достаточно, чтобы жить в собственном доме около гавани. Этот мужчина никогда там не появлялся, Жестина ни разу не видела отца и не знала, как его зовут.
– Так лучше, – объясняла ей Адель. – Чего не знаешь, о том не проговоришься.
Жестина соглашалась с матерью, но я была слишком любопытна, чтобы удовлетвориться этим. Я всматривалась в лица мужчин нашей конгрегации, пытаясь найти в ком-нибудь из них сходство с Жестиной. Я была уверена, что Жестина наполовину еврейка и, стало быть, мы с ней сестры.
Дом, где жили Адель с Жестиной, был построен на сваях. Даже во время прилива, когда вокруг была вода, она не попадала внутрь дома. Когда я заходила к ним в гости, приходилось прыгать через лужи. В них иногда томилась в ожидании прилива какая-нибудь морская звезда. Их широкая веранда была сложена из деревянных планок, и сквозь щели между ними было видно синее море. Некоторые предметы их мебели были изготовлены из местного красного дерева и обиты кожей и мохером, другие – например, резной комод – привезли из Франции. На столе лежала кружевная дорожка, гостиную освещали керосиновые лампы, и по вечерам их дом был похож на фонарик или установленный на берегу бакен.