Первое, что мне бросилось в глаза, — это почерк, резко отличавшийся от того, которым были написаны предыдущие послания.
Сэм был левшой и писал с левым наклоном, так что его буквы больше всего напоминали неровные каракули, которые очень трудно разобрать. Но тот, кто писал записку, находящуюся у меня в руках, обладал прямо-таки каллиграфическим почерком: все буковки были очень четкими, аккуратными, изящными, особенно заглавные «т» — с красивыми завитками. Да, это каллиграфическое искусство или, во всяком случае, близкое к тому. Не требовало большого труда понять, что автор записки — не Симон.
Во-вторых, меня удивило то, что записка представляла собой детский стишок — или нечто очень похожее на детский стишок. Выглядело это так:
День шестой
Пятница, 15 февраля
— Мне надо с тобой поговорить, — заявила я Симону, когда он ровно в половине восьмого появился на прогулочной палубе для утренней пробежки.
— Значит, мы больше не злимся? Мы теперь издеваемся? — с обидой в голосе откликнулся он.
— Издеваюсь? Почему?
— Потому что во всех записках, которые я тебе посылал, я писал — «мне надо с тобой поговорить».
— К твоим запискам это не имеет никакого отношения, — тяжко вздохнула я. — Это имеет отношение вот к этой записке.
Я вынула из кармана шортов угрожающий детский стишок и протянула Симону.
Прочитав первые строчки, он отвлекся и посмотрел на меня.
— Три Белые Мышки? Это ведь ваше с Джеки и Пэт коллективное прозвище? Вы сами себя так называете?
— Угу. Читай дальше.
Добравшись до строчки «только одной не вернуться обратно», он опять посмотрел на меня.
— Похоже, у кого-то на корабле весьма специфическое чувство юмора. Кто это написал?
— Не знаю, Симон, но кто бы это ни был, он нанят моим бывшим мужем чтобы убить меня — до того, как корабль вернется в Майами.
— Струнка! — Он закатил глаза, точь-в-точь как Джеки, когда той хотелось показать, что я снова все драматизирую. — Тебе следует перестать принимать антиаллергены!
— Я не принимала никаких антиаллергенов! Я это все придумала, чтобы не говорить тебе правду.
— Правду о чем?
— Мне показалось, что именно ты — тот самый убийца, которого нанял Эрик!
Он молча уставился на меня. И смотрел довольно долго. Похоже, он начал сомневаться в моих умственных способностях. Поэтому я решила поторопить события.
— Мне действительно надо с тобой серьезно поговорить, — насколько можно спокойней произнесла я. — Мы не могли бы сегодня пропустить утреннюю пробежку? Пожалуйста!
Он только пожал плечами.
— В твоей каюте или в моей?
— В твоей. В моей, возможно, уже прячется убийца!
— Ну вот. Сейчас я тебе расскажу все с самого начала, — заговорила я, как только мы оказались у Симона. Он сел на кровать. Я принялась ходить по каюте, машинально подбирая разбросанную по полу одежду.
— Я не ждал гостей, — извинился он, явно смущенный моим аккуратизмом, наблюдая за тем, как я складывала и убирала туда-сюда его майки и брюки. — Но знаешь, Струнка, на кораблях такого класса для этого есть стюарды. Может, тебе наняться к ним на работу?
— Может быть. Но ты будешь меня слушать или нет?
— Уже слушаю.
— Хорошо. Во второй вечер нашего круиза, примерно около десяти часов, я заказала из каюты разговор с берегом. С Гарольдом Тейтльбаумом, моим шефом на фирме.
— Потому что ты психанула из-за того, что твою помощницу двинули на повышение без твоего ведома?
— У тебя хорошая память!
— То, что ты говоришь, трудно забыть. Впрочем, может, у тебя просто такая манера.
— Спасибо! — Я восприняла это как комплимент. — Ну и если ты помнишь, в тот вечер был шторм.
— Помню. Нас буквально переваливало с боку на бок.
— Верно. Мой телевизор ничего не показывал, и я сомневалась, будет ли работать телефон. Но все равно решила попробовать дозвониться до Гарольда. Случайно получилось так, что я врубилась в разговор между двумя совершенно незнакомыми мне людьми, причем один говорил отсюда, с корабля, а другой — с берега. По крайней мере мне так показалось.