– Ах да, в буфете есть ром, истинное наслаждение, вы оцените, впрочем, налейте и мне немножко, чуть-чуть.
Даг послушно наполнил два стакана, один протянул отцу Леже, который пригубил ром с видом знатока.
– Ah!Риbon i bon тетт! Просто замечательно! – воскликнул он, причмокивая от удовольствия. – Очень вкусно. Нет ничего лучше для такой ночи приключений. Итак, на чем мы остановились?
– Я отправился к Луизе за письмами, а кто-то вас оглушил и украл досье, – проговорил Даг, залпом опрокинув стакан рома.
– Нет, не отсюда. Давайте с самого начала. Если мы хотим распутать клубок, надо ухватиться за самый кончик нитки.
– Хорошо. Понедельник, двадцать шестое июля: я сижу себе спокойно в своем кабинете, размышляя, что бы такое выпить на аперитив. Тут объявляется потрясающего вида девица, заявляет, что зовут ее Шарлотта Дюма и она хочет отыскать своего неизвестного папашу. Она сообщает мне, что ее мать, Лоран Дюма-Мальвуа, умерла двадцать пять лет назад: самоубийство. Я заявляюсь сначала в сиротский приют, а затем в дом к женщине, которая в те годы была социальным работником.
– Не так быстро! Лучше возьмите ручку и бумагу. Будем записывать имена всех людей, с которыми вам пришлось встретиться с начала расследования, – предложил отец Леже; история привела его в сильное возбуждение. – Боже праведный, до чего же увлекательно!
– Тем лучше для вас! Ну вот, я все взял. Могу продолжать. Итак, я прихожу в дом к мадемуазель Мартинес, работавшей в те годы в отделе социального попечительства: она умирает от сердечного приступа буквально на моих руках. Я звоню Шарлотте. Она просит меня не бросать дело, а продолжать еще четыре дня, то есть до пятницы. На следующий день, во вторник, двадцать седьмого, я разговариваю с Джоном Луазо: он в полном маразме. Затем на меня нападают два ублюдка, шестерки некоего Фрэнки Вурта.
– Вы все записываете? – прервал его отец Леже.
– Да. Я захожу к вам, потом наношу визит Джонсу. Джонс наводит меня на след Родригеса, который умер буквально на днях. Среда, двадцать восьмое: я отправляюсь на похороны. Навещаю Лонге. Я звоню Лестеру, спрашиваю у него номер Го. Какая-то женщина с инициалами А. X. пытается меня убить и сама случайно погибает. Я беседую с Го. Потом встречаю молодого инспектора, который рассказывает мне о Дженифер Джонсон. Я краду досье Джонсон. Отправляюсь на поминки к Родригесам. Луиза назначает мне свидание. Ночь со среды на четверг: я иду на свидание, вас оглушают, досье украдено.
– Вы никого не забыли?
– Нет… Ах да, кузен Луизы, Франсиско. Он утверждает, что видел меня у Луазо. Что вы знаете об этом парне?
– Я знаю его с детства. Очень серьезный мальчик, замкнутый, много занимается. Настойчивый. Франсиско всегда был влюблен в Луизу, а с тех пор, как она порвала со своим предыдущим приятелем, решил, так сказать, побороться за место. И, между прочим, небезуспешно. Ему сейчас, должно быть, около сорока… Его вполне можно считать потенциальным подозреваемым, – решительно произнес священник, его ноздри трепетали от возбуждения. – Во всяком случае, он явно вам лжет, – добавил он, внимательно рассматривая список.
– Го тоже мне солгал. Я читал письма Луиса Родригеса: он ведь предупреждал полицейских по поводу Лоран. Следовательно, Го знал, что Лоран Дюма была убита, но он почему-то мне об этом говорить не стал.
И Лонге мне солгал: в рапорте Луиса Родригеса говорилось об изнасиловании, а Лонге не упомянул об этом ни слова.
– Так. Но почему они солгали? Они покрывают убийцу?
– Может, они боятся, – задумчиво произнес Даг.
– Или Лонге никогда не видел настоящего заключения Родригеса, – предположил отец Леже с плотоядной улыбкой.
– Вы выглядите просто ужасающе: с пакетиком льда на голове и с кровожадным огнем в глазах! Вам нужно писать детективы!
– Всегда мечтал об этом. Можно сказать, с детства.
– Никогда не поздно…
– Нет, нет, что вы. Вы подарили мне тайну, настоящую тайну, вот в чем дело. Давайте продолжать, мы все разгадаем, у нас получится, я просто уверен!
– Вы только что советовали мне все бросить, – удивился Даг, допивая стакан.
– Скажем так, с тех пор я принял крещение огнем и подцепил вирус.
– А, и вы туда же! Но мы не уверены, есть ли между всем этим связь, – произнес Даг, щедро наливая себе еще стакан. – Великолепный ром… А может, нам все-таки поспать немного?
– Спите, если хотите, в вашем возрасте это естественно, а я хотел еще немного подумать! – провозгласил отец Леже, поудобнее устраиваясь в своем кресле со списком в руках.
Даг попытался спрятать улыбку. Спятивший на детективной почве кюре – повезло ему с напарником! Он зевнул. Скоро уже рассветет, нужно попытаться немного поспать. Он растянулся на кровати, положив рядом письма, и сам не заметил, как провалился в глубокий сон.
Мужчина протянул руку к небольшой морозильной камере, установленной прямо в каюте, и взял оттуда бутылку ледяного пива. Папка с делом Джонсон лежала перед ним. Шлюп покачивался на бирюзовых волнах, в фалах свистел ветер. Приятное ощущение. Он смотрел, как занимается заря, как мерцающая глыба солнца показывается над водой. Он вытянулся на койке, чуть опустил козырек бейсболки и отхлебнул большой глоток пива. Это тоже было приятное ощущение. Он поставил бутылку на палубу и схватил тетрадь в твердой темно-синей обложке с простой надписью золочеными буквами: «Судовой дневник». Мужчина открыл ее, взгляд его лениво пробежал по некоторым отрывкам, выбранным наугад.
16 декабря 1975. Прекрасная была охота вчера вечером. Девица визжала не переставая почти два часа. Когда она поняла, что я собираюсь с ней сделать под конец, стала истерически умолять меня. Я надавил ей большим пальцем на одну точку на горле – я научился так делать у командос – это ее парализовало. Она была жива, но потеряла способность двигаться. Я убивал ее как можно медленнее, зная, что она в полном сознании и все понимает. Я наблюдал, как ее глаза выкатились из орбит и вращались во все стороны, как она до крови искусала себе язык. Потом я вымыл ее, опять одел и повесил. Очень даже красивая девица. Очень сексуальная. Очень мертвая.
… Если бы только я мог довольствоваться изнасилованием… Но сексуальные отношения для меня невозможны. Мой член напрягается, этот прилив крови толкает меня к ней, но на этом все и заканчивается. Как только я оказываюсь внутри, у меня возникает ощущение, будто я ковыряю палкой ком земли. Я смотрю, как Забойщик трахает их, как шлюх – а они и есть шлюхи, – но и этого мне мало. Я должен убивать их. Я люблю их убивать. Люблю тот самый момент, когда их убиваю, когда они превращаются в моих руках в безжизненные предметы, тяжелые и вялые куклы, которые мне нравится иногда ставить в нелепые позы. Я очень хотел бы понять, что они при этом чувствуют. Если бы я мог запереть одну из них в надежном месте и медленно сдирать с нее шкуру, обнажая нервы, отделяя их один от другого, чтобы увидеть, как это все функционирует! Но нужно быть осторожным. Мне все время это повторяют.
Я уверен, что, если бы у меня были средства продолжить учебу, я стал бы великим биологом. Таковы последствия нереализованного призвания: приходится довольствоваться тем, что имею.
18 апреля 1976. Го меня боится. Он ничего не говорит, но он боится. Я чувствую его страх. Он воняет. Есть страхи, которые пахнут влажной землей, а его страх пахнет помойкой. Ему хотелось бы остановиться. Я объяснил ему, что в данный момент это невозможно. Что стал бы делать Инициатор без своего Забойщика?
… июнь 1970. В Соединенных Штатах появилась новая смертельная болезнь. Они называют это СПИД. Она передается через кровь и при сексуальных контактах. Заразить, что ли, Го?
Перечитывая этот отрывок, мужчина усмехнулся. С тех пор многое изменилось. Великолепная эпидемия. Он с удовольствием вспомнил о своем посещении одного госпиталя в Майами, который специализировался на таких больных. Они это называли хоспис. Он любил наблюдать за умирающими. Больными в конечной стадии. Это мгновенно утоляло его жажду разрушения. Как кусочек льда, положенный на воспаленную десну. Но желание быстро возвращалось. С тех пор как Великий Распорядитель принял решение о роспуске их группы, он научился утолять жажду насилия при помощи специально созданных схем. Существовало множество стран, где в его распоряжении имелись рабы, и никто никогда не говорил ни о каких убийствах… Он вздохнул: все-таки с рабами было не так забавно. Разница та же, что между кроликом, выращенным в крольчатнике, и зайцем, которого часами выслеживаешь с ружьем в руке. Он вновь обратился к «Судовому журналу», зажав между ногами бутылку с пивом.