— И кто это разбрасывает общественное имущество?
Угломер отдали Валентину, а окровавленное тело бросили в воду. Услышав всплеск, Валентин наклонился над волнами и презрительно сказал:
— Тоже мне — «бык»! Плавают тут всякие… и еще угломеры глотают.
Между прочим, история с акулой на этом не окончилась. Во-первых, Петрович вырезал из головы челюсть, очистил ее от мышц, упругих пленок и высушил на солнце. А потом подарил нам. И теперь челюсть висит в лаборатории и скалит свои острые зубы над головой Валентина. А он даже внимания на это не обращает. Во-вторых, в последнее время кок усиленно кормил нас манной кашей. Я отлично понимаю кока: ведь манную кашу приготовить легко — бросил крупу в кипящую воду, подсыпал соли, положил сливочного масла, ж все в порядке. А ту же картошку нужно чистить, мыть, жарить и стоять около раскаленной плиты — смотреть, чтобы она не подгорела. То ли дело кашка! Кипяток, крупа — и порядок. Но для матроса манная каша разве пища?
— У меня от манной каши зубы уже шатаются, — жаловался Петрович, — какой с нее толк? Совсем обессилел…
И вот, разделывая акулу, боцман вспомнил, что кто-то когда-то говорил ему, будто вареные акульи плавники — удивительно вкусная штука. Деликатес почище лангустов. Плавники были отрублены, сварены и в ту же ночь съедены.
На другой день Петрович к завтраку не вышел. Мы подумали, что он так насытился плавниками, что терпеть до обеда будет. Но и в обед он не появился в салоне — живот болел.
— Ну, как плавнички? — спросил я его, встретив на палубе.
Вид у боцмана был печальный — щеки ввалились, спина согнулась, губы обметало; сразу ясно — человек нездоров.
— Плавники? Тьфу, пакость. Жесткие, будто подметки, а вкус как у столярного клея… Так есть хочется, но не могу — всего выворачивает…
С камбуза вкусно пахнуло жареным мясом и картошкой: кока как следует отругали и он упрятал манную крупу в кладовку. Боцман, расширив затрепетавшие ноздри, втянул в себя воздух. В его глазах было страдание, как у лишенной зубов лисицы, увидевшей жирную курицу…
ГЛАВА ПЯТАЯ
День на двадцатом градусе западной долготы и нуле градусов широты начался для нашего судна не совсем обычно. Вместо традиционного утреннего: «Команде завтракать…» — радио торжественно провозгласило:
— Всем выйти на палубу!
На палубу? К чему бы это? Что случилось?
Мы с Виктором спрыгнули с коек и выскочили из каюты; везде хлопали двери, команда спешила выполнить необычное указание.
На палубе, освещенной ярким утренним солнцем, за одну ночь все изменилось: около правого борта судна стоял большой бассейн с водой, сооруженный из досок и брезента, а под фок-мачтой возвышался трон, около которого с пузатой бочки, с надписью на выпуклом боку «Ром», весело скатился черный пиратский череп с костями…
Теплоход замедлил бег, и вахтенный штурман возвестил:
— Внимание! Всем построиться у правого борта к встрече Нептуна! Ноль градусов широты! Двадцать пять градусов вестовой долготы! Глядите за борт — «Олекма» пересекает линию экватора!
А это руководитель научной группы на «Олекме» Виктор Леонтьевич Жаров. После каждого траления или яруса он рассматривает справочник-определитель, чтобы узнать, что за рыбу удалось нам выловить из океанских глубин. Заинтересовался определителем и Владик Терехов, судовой мастер по добыче и обработке рыбы.
Когда «Олекма» пересекала экватор, познакомиться с советскими рыбаками пришел сам Нептун. Вот он вручает ключ от экватора капитану судна Валентину Николаевичу Лутошкину.
Я не успел заглянуть за борт, чтобы увидеть заветную линию, разделяющую нашу планету на два полушария: северное и южное. Не успел, потому что над палубой мелодией самбо рявкнул включенный на полную мощь динамик. Музыка была такая веселая, такая огненная, как будто она бесконечно долго была заключена в темном металлическом нутре динамика и теперь-то наконец вырвалась на свободу. Под эту сочную мелодию, раскачивая мускулистыми бедрами и притопывая голыми ступнями, из-за борта теплохода вылез Нептун. Вылез, прошелся по палубе в ритме бразильского самбо и замер перед нами во всей своей Нептуновой красоте и мощи. На лысеющей голове лихо заломлена картонная корона, в мускулистой руке — бамбуковый трезубец с фанерным наконечником, сивая до пояса бородища, такие же расчесанные деревянным гребнем волосы, ниспадающие на плечи из-под короны, жесткие усы, как стрелки компаса, торчащие в разные стороны, и традиционная, в дырках тельняшка.
Набрав в грудную клетку побольше воздуха, Нептун приподнялся на носках и зычно гаркнул:
— Здравствуйте, молодцы! — Приветствие было произнесено с таким усердием и силой, что усы отскочили и повисли на нижней губе.
— Урра!.. — ответили молодцы, окружая Нептуна.
— Свита, ко мне! — серьезным, требовательным голосом произнес Нептун и, отвернувшись, выудил пальцем застрявший во рту ус.
В тот же момент из-за борта «Олекмы» выскочили черные до безобразия черти и звездочет, он же по совместительству доктор. Свита, прикрытая лишь набедренными повязками из сезали и украшениями в виде колец, бряцающих на жилистых шеях, зашумела, загалдела, произнося какие-то непонятные слова, и, размахивая короткими толстыми копьями, оттеснила команду к правому борту.
Нептун, тяжело поднимая толстые волосатые ноги, взобрался на лючину и, устроившись в кресле поудобнее около винной бочки, распорядился позвать капитана. Настроение у Нептуна отличное: глаза весело поблескивают, нос и щеки приятно розовеют, по добродушному его морского величества лицу бродит ласковая, почти нежная улыбка. Прислушиваясь к чуть заглушённой музыке, он пришлепывает по люку пятками и нежно, как любящий отец на своих сыновей, посматривает на нас с высоты своего трона.
Капитан явился в фуражке с золотыми листьями на козырьке и ярко сверкающим «крабом» на околыше. На нем белая рубашка, галстук, ботинки и даже брюки. Я говорю «даже», потому что почти целый месяц мы щеголяли по судну в одних трусах и босиком. Поэтому вид человека в брюках и ботинках со шнурками вызвал в команде веселое оживление.
— Кто такие, откуда и куда? — вопросил морской царь и между делом почерпнул из бочки кружку рома.
— Русские рыбаки. Идем из Советского Союза. Держим путь к Бразилии и на Кубу. Ищем рыбу, Нептун. Просим тебя пропустить нас в Южное полушарие и оказать помощь в этом важном и трудном деле, — бодро ответил капитан. Ему уже не раз приходилось встречаться и беседовать с повелителем морей и океанов. Поэтому он знал, как нужно вести себя с ним и его свирепой свитой. Знал и поэтому быстро сообщил важнейшие сведения о нашем судне. Капитан хлопнул ладонью по бочке: — А это тебе, старик, бочка отличнейшего рома марки «Мантилла»… Угощайся, Нептун, и вы, черти, тоже.
Нептун опрокинул кружку с душистой, терпкой жидкостью, покрутил головой, крякнул и, вынув откуда-то из-под бороды соленый огурец, с хрустом надкусил его.
— Мда… — сказал (он, вытерев навернувшуюся на глаза слезу, появившуюся, по-видимому, от радости и умиления, что увидел нас. — Мда… так по печенкам и ударило. Да… так вот: вы мне нравитесь, парни, и ты, капитан, и все остальные. Наслышан я зело, что русские — отважные и смелые ребята, а посему разрешаю вам искать рыбку в моих владениях и с радостью пропускаю вас в Южное полушарие. А вот вам и ключик… Алло, отставить… — неожиданно не хрипловатым царским баском, а трезвым голосом произнес Нептун и помахал над головами чертей громадным, в метр величиной, ключом от Южного полушария. (Те, потихоньку толкая друг друга локтями, черпали из бочки поллитровой кружкой ром «Мантиллу») — Желаю вам счастливого плавания и всяческих удач!.. — закончил свою кратенькую речь Нептун, поднялся и вручил капитану ключ.