На самом малом ходу — здесь много мелей — подгребаем, как любит выражаться наш капитан Валентин Николаевич, поближе и становимся в длинный ряд теплоходов, ожидающих лоцманов. Около нас громоздится корпус американского сухогрузного теплохода с рубкой, расположенной на самом носу. Чуть дальше — покачивается голубое судно с названием «Маргарита», а левее застыл, как будто не очнувшись еще от ночной дремы, большой теплоход с красным флагом, перечеркнутым белым крестом. Пока мы гадали, кому принадлежит судно, капитан заглянул в справочник и сообщил нам, что флаг швейцарский! Мы удивились — маленькая горная страна, удаленная от морей и океанов, и вдруг теплоход, принадлежащий ей, у берегов Бразилии. Но оказывается, многие страны без выходов к морским путям имеют свои морские суда. Например, флот той же Швейцарии насчитывает 22 теплохода. Имеют свои корабли Чехословакия, Венгрия и другие неморские государства.
Валентин Николаевич задумчиво смотрит в бинокль и почесывает подбородок — да, очередь большая. Как видно, все причалы заняты и придется долго ждать, когда найдется свободное местечко для «Олекмы». А хочется скорее на берег — может, там, на улицах города, еще бушует карнавал, а мы мотаемся по палубе и каютам, не находя себе места.
— Лоцманский катер! — оживляется Валентин Николаевич. — Интересно, к кому он идет?
Да, катер — небольшой, красный, с полосатым лоцманским флагом на небольшой наклонной мачте. Катер вырывается из портовых ворот и, постукивая двигателем, мчится прямо к нам. Десятки биноклей следят в этот момент с различных судов за маленьким катером — конечно, всем хочется побыстрее сойти на берег. Катер лихо подкатывает к «Олекме», и через планшир грузно переваливается пожилой смуглый человек с гладко зачесанными, блестящими волосами и большими карими глазами в мелкой сетке морщин.
— Салют, амигос! — приветственно машет он нам рукой и, наклонив голову к вздернутому правому плечу, спешит в ходовую рубку.
Через полчаса мы входим в тихие портовые воды, и к «Олекме» один за другим подваливают старомодные, обшарпанные катера: прибыл портовый врач — мистер Фернандо, таможенники в форме и фуражках с высоченной тульей, на которой золотятся большущие кокарды с орлами, якорями, молниями, пушками. Потом подходят катер шипшандлера — портового снабженца продуктами — и суденышко конца прошлого века с портовыми полицейскими, затянутыми в белые портупеи.
Вид у чиновников усталый, измученный. Глаза ввалившиеся, лихорадочно блестят, ноги то ли заплетаются, то ли выделывают совершенно непроизвольно какие-то замысловатые кренделя.
Заметив наши участливые и слегка удивленные взгляды, один из таможенников, высокий парень с усами-щеточкой на верхней губе, снял фуражку, помахал ею и устало улыбнулся.
— Карнавал, амигос… карнавал… Карнавал? Значит, мы все же успели?
— О но… — закачал головой замученный карнавалом амиго. — Сегодня уже конец… Трое суток танцевали, а сегодня все. Финиш…
Надвинув на лоб фуражку, он, как и все, пританцовывая и чуть раскачиваясь торсом, поспешил в салон, чтобы оформить необходимые документы, акты и справки.
А пока в каюте капитана и в салоне суетливые люди, трескуче и звонко переговариваясь, заполняют многочисленные документы, лоцман ведет судно мимо причалов, мимо трехмачтового парусника, покидающего порт, мимо приткнувшихся к портовой стенке двух эсминцев, мимо многочисленных теплоходов и пароходов. Лоцман выискивает местечко для «Олекмы». Ага, вот, пожалуй, сюда можно втиснуть наш теплоходик. Звучит одна команда, другая, звенит машинный телеграф, дающий команду то «стоп», то «малый назад», и вот «Олекма» прижимается своим нарядным корпусом к шершавой, в черном мазуте бетонной стенке пирса…
Вроде бы и не было никого на пирсе, вроде и не наблюдал никто за нашей швартовкой, но через несколько минут у серо-голубого борта «Олекмы» собираются десятки людей.
— Салют!.. Буеиос диас, ампгос! — звучит с берега, и к нам тянутся крепкие мозолистые руки.
Мы с удовольствием пожимаем их: широкие мозолистые руки рабочих, _ узенькие ладони женщин, грязные — портовых мальчишек… Всем очень хочется получить от русских какой-нибудь сувенир: монетки, значки, спичечные коробки и особенно русские папиросы. Дружный смех вспыхивает в толпе, когда пожилой полицейский безуспешно пытается закурить папиросу, взяв ее табаком в рот…
— Желающим идти в увольнение — записаться у вахтенного штурмана! — сообщило судовое радио.
Бразилия. Первое впечатление — город пахнет кофе. Кофе — везде. Под ногами, в вытянувшихся вдоль причалов складах, над головой — там со скрежетом и металлическими стонами портальные краны переносят со складов на теплоходы душистые мешки. Сверху на нас сыплется звонкий кофейный дождь… Но вот хруст под ногами замолк, и мы вышли из портовых ворот. К автобусной остановке нас проводил портовый полицейский, придерживая руками громадный кольт, болтающийся на поясе. Прежде чем отправиться с нами, он замкнул ворота порта на огромный замок. Пока полицейский вел нас через улицу, пока долго объяснял что-то, все время повторяя незнакомое слово «греве… греве», автомашины, нагруженные кофе, длинной вереницей столпились у замкнутых ворот и отчаянно на разные голоса выражали свое нетерпение.
Ну вот и автобус. Садитесь в него камарадес… три остановки—и главная площадь… Билет стоит семнадцать крузейро. Счастливо отдохнуть, амигос!
Полицейский козыряет, закуривает русскую папиросу и, пуская из волосатых ноздрей дым, неторопливо направляется к воротам. А мы садимся на мягкие кресла — три остановки, и будет центральная площадь. Однако почему же не едем? Я смотрю на мальчишку-кондуктора, тот кивает на глазастого паренька-шофера, а шофер кивает головой на свои часы — обед! Ну что же, ничего не поделаешь. Мы поднимаемся, но парни перекидываются друг с другом выразительными взглядами: дескать, люди, видно по всему, приезжие, издалека — и вдруг такой прием! Парни переглядываются и торопливо убирают бутерброды с колбасой. Шофер прыгает на сиденье, машина, взревев, срывается с места… Глазастый шофер решил прокатить нас с ветерком — громадный автобус, звонко сотрясаясь всей своей металлической утробой, мчится по улице с бешеной скоростью. Шофер все время нажимает на сигнал, и из-под самого радиатоpa автобуса испуганно шмыгают в сторону «форды», «виллисы» и прочая автомобильная мелочь… Минуя все остановки, на которых стоят нетерпеливые очереди, автобус выскакивает на центральную площадь и, заскрипев тормозами так, что по нашим телам пошла гусиная кожа, останавливается. Мелких денег у нас нет, и я отдаю кондуктору бумажку в тысячу крузейро. Тот швыряет ее в огромную провизионную сумку и вынимает из нее толстенную пачку денег — сдачу… Я разделяю деньги на две пачки и засовываю их в карманы, которые раздуваются на моих бедрах…
Ресифи. Крупный бразильский порт, столица штата Пернамбуку, Мы впервые вступили на землю Южной Америки и были восторженно встречены темпераментными бразильцами. Город Ресифи очень красив. Он современен и no-южному живописен. Широкие улицы-авениды, тропическая растительность, розовые, белые и голубые дома с громадными окнами, тихие, тенистые парки и глубокие реки, в различных направлениях пересекающие город.
— Аста ла виста! До свиданья, амигос!.. — говорит Валентин и добавляет по-русски: — Вы отличные парни!..
Мы жмем парням руки, а те хлопают нас по спине и, ухмыляясь, кричат вслед:
— Гуд бай! Гуд бай!..
В Южной Америке есть свои, весьма стойкие, хотя порой и трудно объяснимые традиции. Например, в Аргентине не рекомендуется ходить по улице без галстука. На такого вольнодумца неодобрительно косились бы прохожие. А вот в Бразилии франты щеголяют чуть ли не во фраках. Жарища, тропики, а мужчины — в черных костюмах, в длинных брюках. Ух и зверская же жарища!.. Сверху — расплавленное светило, а снизу — раскаленный асфальт. Горячие струи воздуха поднимаются от него и, попадая в брючины, как в трубы, жаркими волнами омывают, высушивают ноги, изгоняют влагу из наших тел. Слизывая с губ соленые капельки пота, мы вспоминаем крупнейшие африканские города — Аккру, Конакри, Дакар, Кейптаун — и вздыхаем: там мы щеголяли в шортах. А здесь нельзя — традиция… хотя во время карнавала на улицах можно появляться даже нагишом. Но это только во время карнавала…