Ставим последние ярусы. Настроение приподнятое: за последними ярусами будет переход в Гавану — и домой. И немного грустно: скоро нам предстоит расстаться с океаном, с этой синей солнечной далью, с вольным морским ветром, который так здорово прополаскивает легкие.
Стучит, содрогаясь своим металлическим туловищем, ярусоподъемник: грохот от него не тугой, маслянистый, с каким обычно работают двигатели, а какой-то булькающий. Может, оттого, что он ломался и стармех несколько раз ковырялся в его чреве, извлекая «лишние» детали. Теперь в машине осталась лишь цепь, передающая вращение от динамо-машины на ролики, да пара здоровенных зубчаток. Бригадир с сомнением поглядывает на свой агрегат: только бы не развалился… лишь бы выдержал. Осталось-то всего два яруса.
Мы с Виктором стоим, облокотившись на планшир, и дожидаемся, когда бригадир крикнет: «Тунец!»
В прозрачной воде мелькают серые акульи тела. Впереди них, как дозор, шмыгают голубоватые, в черных поперечных полосах рыбы-лоцманы, плавающие обычно с акулами и питающиеся остатками их жертв, да головастые рыбы-прилипалы. Прилипалы накрепко присасываются к акулам широкими овальными присосками, расположенными на голове, и болтаются на акулах, свесив вниз тонкие хвосты.
Между прочим, принцип прилипальой присоски используется в некоторых странах при спасении подводных лодок, опустившихся на большую глубину. Принцип тот же — из-под присоски выкачивается воздух, и ее уже ничем не отдерешь от корпуса поднимаемого со дна судна.
Жаров сегодня не в настроении. Стоит рядом, курит и сердито хмурится — акулы опять объедают тунцов до костей. Но вот один за другим бьются на крючках несколько крупных целых тунцов.
— Отличные экземпляры! — оживляется Шаров и кивает мне головой. — Доставай блокнот. Мерить будем.
Всех тунцов мы тщательно промеряем по специально разработанной схеме. Эти промеры, которых у нас накопилось уже много, там, на берегу, в лаборатории, будут тщательно изучены и дадут дополнительные, очень важные сведения о биологии тунцов Атлантического океана, Саргассова и Карибского морей.
— Акула! Акула… Слышишь, Николаевич? — зовет меня Петрович.
Я отмахиваюсь рукой — черт бы побрал всех этих акул.
— Да это не такая! — поворачивает ко мне свое подсушенное солнцем лицо боцман. — Глазастая и длиннющая!..
Отложив блокнот, я бегу к борту: в воде бултыхается гигантская рыбина с вытаращенными глазами. Собрав всех, кто был на палубе, мы вытаскиваем акулу на судно и несколько минут стоим вокруг тяжелого неподвижного тела, рассматривая странную рыбину. У акулы небольшая голова, с «детским», как выразился Петрович, ртом, толстое тело, крупные грудные плавники и громадный, словно лопасть галерного весла, хвостовой плавник. Рыбу измерили: при общей длине в пять метров на хвост приходилось ровно половина — 2,5 метра! Вот так хвостик! Просто трудно найти объяснение — ну, а для чего ей такой? Что имела природа в виду, наделяя акулу маленьким ртом и громадным хвостовым плавником? И глаза… Они тоже очень интересны: очень большие и находятся в глубоких глазницах, чуть ли не сходящихся своими краями на затылке. Ну, с таким строением глазниц разобраться проще: глаза могут в них закатываться зрачками вверх, и акула, не поворачивая головы, видит, что делается у нее над головой.
Акулу, которую называют «лисица», мы с боцманом и старшим механиком ободрали, а шкуру заморозили: на берегу из нее получится превосходное чучело; правда, для него нужно где-то место подыскать. Ну да ничего! Что-нибудь придумаем.
Революционная Куба. Столица республики — город Гавана. Открываются живописные городские пейзажи. Малекон — набережная города. С одной стороны ее плещется море, с другой вздымаются в голубое небо изящные, легкие на вид дома-небоскребы.
Совсем недавно в них жили миллионеры, а теперь простые рабочие и служащие Гаваны.
А это что за странное сооружение из ржавого железа? Это памятник. Памятник трагически погибшему теплоходу «Ла Кувр».
Гавана. Вдалеке виднеется купол одного из красивейших зданий городе — Капитолия. На переднем плане—президентский дворец. Рабочий с винтовкой в руках охраняет свободу республики.
Он охраняет покой и этих двух гаванских девочек — Кариды и Кармен. Народ крепко держит в руках оружие, чтобы девчонки и мальчишки Кубы могли спокойно учиться и играть.
Склонившись над картами Атлантического океана, сотрудники научной группы «Олекмы» рассказывают кубинским ученым о проделанной работе во время рейса, рекомендуют им новые районы лова.
Набережная города Гаваны — Малекон. Самое красивое место города. По вечерам здесь многолюдно: гаванцы гуляют, любуются океанскими судами, пришедшими в их порт, наблюдают за любителями рыбной ловли, провожают взглядами сверкающие мотоциклы, на которых с бешеной скоростью проносятся веселые парни из отрядов милисианос…
Рядом с нами стоит рефрижераторное судно «Казис Гедрис». Литовские моряки доставили в Гавану мороженую рыбу, выловленную советскими рыбаками на банке Джорджес. «Казис Гедрис» разгружается, а мы, получив воду, продукты и топливо, уже подняли якорь — мы идем домой. До свиданья, Куба! Желаем тебе счастья! До свиданья!
…После яруса в свободное между вахтами время матросы и механики мастерят «тропические сувениры». В прошлом году мы сушили десятками акульи челюсти, «носики» от парусников и голубых марлинов. В этом рейсе все делают себе ножи с ручками из тунцовых костей и трости из акульих позвонков. И трости получаются белые, бугристые, в живописных трещинках. Память о тропиках и мерзостных созданиях — акулах.
Ну вот и последний ярус. Он был обычным, как и все предыдущие, которые мы ставили в Карибском море: все те же акулы-быки, целые и объеденные желтоперые тунцы. Этот ярус отличался от других только тем, что он был последним.
— Вот и все… — сказал бригадир и похлопал своей жесткой, мозолистой ладонью по теплой станине ярусоподъемника.
Вот и все. Конец работе. Теперь остался длиннющий, чуть не в полземного шара, переход домой. Там «Олекму» поставят в док, счистят с ее днища водоросли и белые раковинки усоногих рачков, наросших во время рейса; промоют, прочистят клапаны стального сердца судна — двигателя, а судовые механики, чертыхаясь, впихнут в нутро ярусоподъемника все те «лишние» детали, которые были извлечены из него дружной машинной командой другого траулера.
Идем в Гавану. В корму по правому борту дует ровный северо-восточный пассат. В корпус «Олекму» подталкивает, торопит к Гаване Карибское течение. И мчится наш тунцеловный клиппер со скоростью почти двенадцать узлов в час! Мчится, несется в прекраснейший город на земле, о котором мы столько слышали, читали, а теперь скоро сами вступим на теплый асфальт его красивых улиц и площадей.
Справа показались пологие холмы. Они быстро вырастают, тянутся горбатыми, щетинистыми от лесов вершинами к знойному небу. Крутые утесы обрываются прямо в воду. Около их подножий кипит, взрывается прибойная волна; по рыжим скалам сбегают в море белые пенные водопады. А вот там изумрудная долинка, золотой песок пляжа, кокосовые пальмы вдоль него. И снова холмы, холмы… Ближние окрашены в зеленые тона лесов, с рыжими скальными проплешинами, далее холмы становятся сиреневыми, а на самом горизонте громоздятся густо-фиолетовые горы.
Ямайка. Сюда приезжают загорать на знаменитых пляжах и пить знаменитый ямайский ром. Были еще знаменитые ямайские корсары. Теперь их нет. Потомки грозных карибских разбойников выращивают сахарный тростник, кофе, какао или торгуют на улицах Кингстона, столицы Ямайки, кораллами и раковинами.