Она покачала головой. Ей и думать сейчас не хотелось о делах Кейта. Недосуг ей разбираться с ними. Вчера она проплакала почти всю ночь, и сейчас после такой эмоциональной встряски ей хотелось лечь прямо здесь, свернуться калачиком и заснуть хоть на год. Ах, Кейт, печально размышляла она, для чего, черт подери, ты влез во все это?
— Вот такое завещание, ничего другого нет, — торопливо сказал Мартин, вероятно испытывая жгучее желание поскорее убраться отсюда и больше никогда не прикасаться ни к чему, что может иметь хоть какое-то отношение к Кейту Тредстоуну. — Что-нибудь еще?
Рамона кивнула.
— Мне нужен Бартоломью, — сказала она, нежно погладив заснувшего у нее на коленях кота. Она бросила взгляд через стол на мать. — Если только ты не имеешь ничего против…
— Конечно нет, — тихо ответила Барбара Кинг хрипловатым голосом. Она видела, как страдает дочь. Будучи не в силах помочь ей в эту тяжелую минуту, она очень сильно переживала за нее.
Не выпуская кота из объятий, Рамона молча встала и направилась вслед за матерью к двери. Как и Мартину, ей больше не хотелось оставаться здесь.
Вернувшись в их просторный дом на Вудсток-роуд, Рамона опустила на пол живую ношу, позволив Бартоломью ознакомиться с новым жилищем, а сама пошла следом за матерью в яркую, веселую кухню, выдержанную в персиково-зеленых цветах. Как и всегда, ей было приятно наблюдать за тем, как хлопочет мать, готовя чай. Все как обычно. Ничто не вызывает удивления. Она почувствовала, что наконец вернулась домой из путешествия в Оз, эту страну безумцев, где все кажется таким нереальным.
— Ну вот, отведай чайку и скажи мне откровенно, что ты обо всем этом думаешь, — решительно сказала Барбара Кинг, поставив чашку чая с блюдцем перед дочерью, а сама устроилась напротив за кухонным столом. Из ее груди вырвался глубокий вздох. С усталой улыбкой на лице, сбросив ботинки, она пододвинула к себе чашку. Ну и денек!
— Не знаю, право, что и думать, — ответила Рамона. — Но у меня такое чувство, что приобретенные Кейтом акции имеют какое-то отношение к его… самоубийству.
— Самоубийство, скажешь тоже, — встрепенулась Барбара. Тон, каким она это произнесла, заставил Рамону вскинуть голову и внимательно посмотреть на мать. Две пары голубых глаз напряженно глядели друг на друга.
— И у тебя тоже? — тихо спросила Рамона. — У тебя тоже появилось сомнение? Я все время думаю об этом самоубийстве… Разве мог такое натворить Кейт? Нет, никогда не поверю.
Барбара согласно кивнула.
— Мне всегда казалось, что Кейт не способен просто так впадать в отчаяние. — Она старалась поаккуратнее подбирать слова, но все равно Рамона бросила на нее стремительный, тревожный взгляд. Что же об этом известно матери?
Барбара, которую с ее единственным ребенком всегда связывали самые близкие отношения, перехватив ее взгляд, мгновенно прочитала скрытый в нем вопрос. Глубоко вздохнув, она поставила чашку на блюдце.
— Должна признаться тебе, дорогая, Кейт всегда несколько беспокоил меня. Вы с ним были так долго вместе и все же… — Она вдруг умолкла, считая, вероятно, что и в отношениях между матерью и дочерью существует такое, о чем лучше не говорить.
— И все же? — подталкивала Рамона мать, отлично понимая, насколько это может быть для нее опасно, но в эту минуту ей отчаянно хотелось довериться хоть кому-нибудь.
— Со стороны вы казались больше сестрой с братом, чем любовниками, дорогая, — сказала Барбара, с беспокойством оглядывая дочь. — Не хочу тебя обидеть, но я никогда на самом деле не считала, что Кейт подходящий для тебя человек.
Рамона надолго уставилась на дно чашки. Потом решительно, все заранее взвесив, сказала:
— Мама, мы с Кейтом никогда не были любовниками. — Все, слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Медленно, с опаской, она подняла голову. Но мать, дотронувшись до ее руки, только печально улыбнулась. Какие у нее были в это мгновение глаза — добрые-предобрые! Рамона почувствовала, как две горячие слезинки скатились у нее по щекам.