На сельву опустился туман, дышать становилось все труднее, и тяжкий запах тления напомнил канарцу о забытом старом кладбище, где он похоронил свою мать, умершую от чумы.
В сельве гниющие листья пахнут так же, как гниющая плоть.
Затем посереди реки он увидел туземца, гордо восседающего в своей пироге. Угрюмый и хмурый, тот решительно сжимал короткое и тяжелое копье из древесины пальмы чонта.
Индеец был невысоким, но его широкие плечи выдавались за борта. Челюсти были крепко сжаты, ясно давая понять, что он приплыл сюда в готовности сражаться не на жизнь, а на смерть.
Сьенфуэгос позволил лодке плыть по течению, а сам тем временем оголил шпагу и, приблизившись, узнал того туземца, что первым вручал тыквенный сосуд с золотом карлику Голиафу.
— Чего тебе надо? — громко проревел Сьенфуэгос, когда между ними осталось не более тридцати метров.
Тот красноречивым жестом провел ребром ладони по шее, словно хотел ее перерезать.
— Твою голову! — ответил он без долгих раздумий.
— А может, тебе на самом деле нужна моя задница, долбаный педик?
Паухи, похоже, не понял или не обратил внимания на эти слова, а лишь встал на колени, уперевшись ступнями в борта для лучшего равновесия, и поднял руку с коротким и тяжелым копьем.
Сьенфуэгос, со своей стороны, тоже поднял руку, призывая к перемирию.
— Да погоди же! — остановил он туземца. — Не будь таким идиотом! Даже если ты меня убьешь, в чем я сомневаюсь, пирога перевернется, мое тело пойдет ко дну, и ты никогда не найдешь мою голову.
Теперь туземец явно его понял, несколько секунд поразмыслил, и на его каменное лицо с комичными разводами черной краски, смытой дождем, легла тень беспокойства.
— Должен быть какой-то другой способ решить эту проблему, — сказал канарец, но не выпустил из рук оружия. — Теперь, когда я показал тебе, какой я трус, ты наверняка добьешься любви Урукоа, и не убивая меня.
— Мне нужна твоя голова, — последовал твердый ответ.
— Да что за мания!
Лодки двигались рядом, скользя по неспешному течению, между ними сохранялась дистанция в восемь-девять метров, и, немного поразмыслив над стоящей перед ним трудной проблемой, канарец протянул руку и поднял прекрасную коробку с шахматами.
— А если ты подаришь ему вот это? — поинтересовался он. — Можешь сказать, что утопил меня, а это доказательство, — улыбнулся он. — Гарантирую, что этот подарок прослужит дольше головы, которая через три дня сгниет.
Паухи сухо покачал головой.
— Это не поможет! — ответил он мрачно. — Он тебя любит и не разлюбит, пока своими глазами не увидит твой гниющий труп, изъеденный червями. Я видел, как он гладил волосы у тебя на лице несколько дней назад, но, когда он почует вонь твоего трупа, гниющего в реке, то вернется ко мне.
— Волосы у меня на лице? — удивился козопас. — Так вот что так понравилось красавчику: моя борода!
Индеец печально кивнул, проведя рукой по собственной гладкой щеке.
— Урукоа очень странный... — еле выговорил он, чуть ли не рыдая. — Я думал, что он меня любит, но, стоило ему увидеть волосы у тебя на лице, как он словно сошел с ума.
Сьенфуэгос тут же вспомнил, что и в самом деле, во время недолгих, но пылких ласк в ту злополучную ночь, когда он принял Урукоа за девушку, его поразило, с какой настойчивостью маленькие ладони теребят его бороду.
— Вот черт! — выругался он.
— Я должен тебя убить, — повторил индеец. — И убью, даже если придется доставать твою голову со дна реки.
— Как же ты меня достал! — вздохнул канарец. — Почему же ты такой зануда, видимо, даже тот парнишка от тебя устал, вот и не дает. Погоди немного и дай мне подумать!
Несколько коротких минут они составляли, несомненно, весьма странную парочку, застрявшую посреди реки под палящим солнцем. Один — со шпагой в руке, а другой — с копьем, все попугаи и обезьяны окружающей сельвы озадаченно на них уставились.
Наконец, канарцу, похоже, пришла в голову идея, он наклонил голову и искоса поглядел на врага.
— Если дело только в бороде, то это можно уладить, — сказал он.
Туземец смутился.
— Что ты хочешь этим сказать? — живо поинтересовался он.
— Если Урукоа сходит с ума по моей бороде, то я подарю ее тебе, и уладим дело миром.
— Ты можешь это сделать? — поразился индеец. — Ты правда отрежешь с лица рыжие волосы и подаришь мне?
— Конечно!
— Не верю!
— Я никогда не вру, — серьезно ответил канарец. — Может, я и чужестранец, трусливый, волосатый и вонючий, но никогда не вру. Если я сказал, что подарю тебе бороду, то так и будет. Ты вернешься в деревню с бородой, Урукоа в тебя влюбится, и вы будете жить долго и счастливо.