Золотой Цветок терпеливо ждала, пока она придет в себя, понимая, что, должно быть, это известие причинило ее подруге глубокую боль; всегда тяжело узнавать, что человек, за которого ты готова отдать жизнь, стал отцом ребенка другой женщины. В то же время, Анакаона считала, что поступила совершенно правильно, рассказав об этом.
Наконец, Ингрид Грасс повернулась и медленно двинулась назад. Поравнявшись с Анакаоной, она спросила:
— И где же этот ребенок?
— Со своим дядей.
— Как ты думаешь, он согласится мне его отдать? Я буду заботиться о нем, как о собственном сыне.
— Я знаю, — Анакаона мило улыбнулась и чуть заметно кивнула. — И была уверена, что ты меня об этом попросишь. — Гуакарани готов отдать его тебе — если дашь слово, что всегда будешь помнить о том, что это первый ребенок испанца и гаитянской принцессы.
— Обещаю.
— Я позабочусь, чтобы его принесли тебе как можно скорее.
Они не спеша направились в сторону фермы, шествуя под руку по тихому красивому пляжу, с которого открывался чудесный вид на зеленое море карибов. Внезапно немка остановилась и спросила:
— Как его зовут?
— Гаитике.
— Гаитике, — задумчиво повторила Ингрид Грасс. — Красивое имя. А что это значит?
— «Гаити» означает «страна гор», а «ке» — «сын». Таким образом, его имя означает «Сын Страны гор», или, если хочешь, просто «Сын гор».
— «Сын гор!» — немка изумленно прищелкнула языком, затем встряхнула головой и улыбнулась. — Вне всяких сомнений, это самое подходящее имя для ребенка Сьенфуэгоса, — она вновь взяла принцессу за руку, и они опять двинулись по пляжу. — Когда я его встретила, единственное, что он умел — это лазать по скалам, словно горный козел. Мне всегда так хотелось рассказать тебе о нем!
22
Снова зазвонил колокол.
Он звучал так далеко, так неясно, а эхо поглощала белая ватная масса тумана. Стоило больших усилий увериться в реальности его существования, скорее это были галлюцинации, вдобавок к многочисленным фантазиям, которыми была наполнена его жизнь, состоящая из одних нелепостей.
Это невозможно.
Совершенно невозможно, чтобы в огромном море карибов, среди бесчисленных островов, течение, направляемое рукой судьбы, могло привести хрупкое каноэ в такое место, где можно услышать звон колокола.
Это невозможно.
Но звон продолжался, теперь еще яснее, хотя слегка сместился вправо — трудно было судить, откуда именно он доносится.
Весло выскользнуло из его дрожащих рук и упало в воду. Сьенфуэгос перегнулся через борт, чтобы поймать его, и лодка едва не перевернулась.
Туман начал рассеиваться.
Сьенфуэгос греб медленно, почти беззвучно, прислушиваясь к любому шороху, приникающему сквозь густую белизну, нервы у него были на пределе, все чувства обострились в желании снова услышать металлический звон, гудящий в голове и возвращающий его в самые счастливые годы жизни.
Колокол снова зазвонил, теперь слева.
— Боже милосердный! — горько воскликнул Сьенфуэгос. — Я плаваю кругами!
Он поправил курс, и нос корабля стал разрезать туман, пелену которого рассеивал упорный и терпеливый ветер.
Звук был тягучим, монотонным и печальным, не похожим на веселый перезвон колоколов из его детства, но Сьенфуэгосу он казался триумфальной песней, неопровержимым свидетельством того, что совсем рядом живут похожие на него люди, с такими же обычаями, говорящие на том же языке и безусловно знающие, как перебраться на другой берег океана.
А там, на другом берегу океана, находится Испания.
А в Испании — Гомера.
А на Гомере — Ингрид.
Колокол звучал теперь справа.
Сьенфуэгос снова скорректировал курс.
Мягкий бриз превратился в свежий ветер, разбросавший последние лоскуты густого тумана.
Теперь вокруг царило безмолвие.
Прямо по курсу расстилался горизонт.
А на горизонте не было ничего, совершенно ничего.
Лишь бескрайнее море и никакой надежды.
Он просто окаменел от новой насмешки судьбы, а когда начал искать причину своих галлюцинаций, разглядел далеко за кормой два корабля, идущих на расстоянии в милю друг от друга. Теперь, когда туман рассеялся, им уже не было нужды звонить в колокола, чтобы обозначить себя и избежать столкновения.
Пораженному Сьенфуэгосу понадобилось некоторое время, чтобы понять — он находится посреди бескрайнего моря совершенно один, и вероятность найти затерянный на далеком острове город по-прежнему равна нулю.
Ему снова стало ясно — сколько бы он ни питал иллюзий, для канарца Сьенфуэгоса чудес не существует.