В субботние дни егерь подолгу возился в своем саду, ухаживая за яблонями. Окраина сада вплотную сплеталась с луком и табаком, а передняя часть прижималась к стене бревенчатой бани. Егерь высаживал яблони сам, а потому оберегал их ревностно и даже уверял, что деревья отвечают на его слова легким подрагиванием. Я захотел убедиться в этом, и мы отправились в сад. Приблизившись к яблоне, он начал что-то нашептывать, а я не отводил взгляд от ствола. В безветренный день ничто не могло покачнуть дерево, но мне показалось, что оно слегка вздрагивает.
Однажды в этом саду появились незваные гости – егерь определил это по сломанным веткам. Местные жители никогда яблок у него не крали – им привычнее было постучать в калитку и попросить угоститься. В тот же вечер егерь засел ночью с ружьем в кустах малины. Мгновенно представляю в этот момент его угрюмо сжатый рот и горячие, как угли, глаза. В темноте он услышал хруст – значит, начали срывать яблоки с веток, и выстрелил. Потом еще раз – вдогонку тем, кто убегал. Нет, он не страдал сумасбродством, хоть и был порой определенно странен.
Все же наше знакомство переросло в приятельскую дружбу, и егерь начинал мне нравиться. Молчание сблизило нас сильнее, чем разговоры. Только редкие беседы и неожиданные случаи давали мне представление об этом самобытном человеке. Мне удавалось быть его молчаливым спутником и не участвовать в охотничьих делах, пока не произошел один случай.
Проснулся я на рассвете. Ко мне последние дни плохо шел сон, а с того времени, как я погрузился в суету егерской жизни, мой слух обострился, и каждую ночь я невольно вслушивался в тишину. Деревенские провожали коров на поле под свист пастушьего хлыста. Петухи кричали во все горло, а коровы раздували ноздри. Во мне вновь проснулось желание очутиться на заднем сиденье мотоцикла и ощутить на себе сопротивление ветра, слышать трепыхание ворота рубахи.
– Ну что, едем?
Мне не терпелось отправиться в лес по утренней прохладе.
– Роса еще не спала, – задумчиво сказал Тимофеич.
Наконец мы уселись в мотоцикл и тронулись в путь. Нам предстояла долгая дорога в направлении багрового сгустка, растянувшегося в небе над лесом. Оставив деревню позади, вырулили на грейдер. Затем съехали вниз и долго двигались по степи вдоль лесов. Егерь разогнался. Проезжаем Сержантский лес за озером Павловым. Деревенские ловят барсуков именно в этих местах, а егерь держал путь на Федотово, где обещал показать мне барсучьи норы. Добравшись до леса и оставив мотоцикл, мы направились вглубь, пробираясь сквозь траву и бурелом.
– Поселение барсуков здесь находится недалеко от края леса, – начал рассказывать он, отодвигая ветки берез.
Примерно так проходили наши ежедневные лесные экскурсии.
– На капканы мы наткнуться не должны, – рассуждал егерь, пока мы шли, – потому что недавно чужие снял. Браконьеры такие большие ставят, что можно ногой попасть, да еще по пять штук. Я не ставлю больше трех на тропу.
Капканы нам не попались, но мы обнаружили шкуру убитой косули. Немного погодя вышли на жилую барсучью тропу. Она привела нас к поселению, где недалеко друг от друга расположены огромные норы барсуков.
– Ночью они выходят по этой тропе, а потом расходятся. Обычно барсуки селятся в зарослях, на возвышенности, где весной не затопляет водой. Уже крупная молодежь живет здесь. По этой тропе они ходят к озеру пить, которое вон там за кустами, – показал егерь.
Он также обратил внимание на детали, указывающие на присутствие жизни зверя.
– Наклон травы свидетельствует о том, что тропа исхожена. Рядом примятый лопух, значит, сюда барсуки выбегают, играются. Кора на дереве вычищена.
Егерь показал отнорки, ведущие из самых глубин барсучих нор. Здесь он поставил несколько капканов. А для того, чтобы барсук не почуял запах железа и не вылез в другом месте, егерь предварительно обжег их и протер травой. Когда мы стали возвращаться обратно, заметили еще и неглубоко вырытую земляную лунку.