— Да уж, пожалуйста, — сказал я, — мне казалось, что девчонки, грубо говоря, либо шлюхи, либо средненькие, либо примерные. Но ты не вписываешься в мои представления. Ты не похожа на них. Ты необыкновенная. Ты шлюха, но в хорошем смысле этого слова. Но я люблю тебя. Да, только с тобой я понял, что такое любовь.
— Говори, говори, приятно слушать, — усмехнулась она, — так на чём я остановилась? А, на своих мыслях. Вот теперь, мне, к примеру, очень хочется тебя отшлёпать. Я представляю себе, как я бью тебя по заду, а он с каждым ударом розовеет и розовеет. Оч-чень возбуждающее зрелище!
— Ты знаешь, мне к примеру, очень хочется сделать то же самое с тобой, наказать тебя за твои извращенческие мысли, а потом трахнуть тебя в твой аппетитный розовый зад. — Признался я. Тут я увидел, как в её глазах появились похотливые огоньки.
На шкафу рядом с компьютером лежали ракетки для настольного тенниса. Я взял одну, осмотрел её и мне в голову пришла хулиганская мысль. Я спросил у Карины:
— Ты умеешь играть?
— Да, а что?
— Я знаю ещё одну игру с ними, помимо обычной.
— Да? Какую же?
— Сейчас увидишь. Помнишь, ты хотела, чтобы мужчина был груб с тобой, маленькая сучка?
— Помню. И что?
Вместо ответа я положил её к себе на колени лицом вниз и стал снимать с неё джинсы.
— Что ты собираешься делать? — спросила она.
Я не отвечал и продолжал снимать с неё тугие штаны. Она стала сопротивляться и надевать их обратно. Я выкрутил ей руки за спину и сказал ей, чтобы она не рыпалась. (Как оказалось, она обожала этот приём). Одной рукой мне пришлось держать её, а другой я с трудом стягивал её джинсы. Карина вырывалась только для вида. Ей самой было интересно. Покончив со штанами, я принялся за трусы. Водолазку я снимать не стал. Я был восхищён округлостями её попки, но не забывал свои намерения. Я взял теннисную ракетку и несильно ударил Карину по матовым ягодицам.
— Эй, мы так не договаривались! — закричала она, стараясь вырваться. Но не тут-то было. Я крепко держал её и все попытки были ни к чему. Но только я ослабил хватку, и стал снимать с себя штаны, она, выждав момент, вывернулась, выхватила у меня ракетку и хлопнула меня ей по заднице. Я попытался отнять у неё ракетку, но она опять ударила меня. Мы стали драться за право шлёпать. Я скинул с себя штаны для удобства, схватил Карину, стараясь отнять у неё ракетку, повалил её на ковёр. Карина извивалась, как змея, ей удалось сесть мне на спину и она стала шлёпать меня.
Тут настала моя очередь молить о пощаде. Но Карина ехидно сказала:
— Если изнасилования не избежать, то лучше расслабиться и получить удовольствие.
Мне не оставалось ничего, как последовать её совету. И я получил удовольствие. Но тут я схватил её за ноги и потянул на себя. Между нами опять завязалась борьба. На этот раз я победа была за мной. Но мы оба уже устали. Карина лежала на ковре тяжело дыша. Я из последних сил нашёл её губы своими и впился в них. Вкус её губ был подобен вкусу хорошего вина. Это дало мне сил, которых однако хватило только на то, чтобы опуститься ниже и присосаться к другим губам, не менее нежным и вкусным и острому язычку между ними. Это понравилось Карине. Она сладострастно застонала, дёрнулась, подалась мне навстречу. Мой язык исследовал её влажные малые губки и то, что пряталось между ними. Я стал тереть ей клитор пальцем. Она опять застонала. Из её влагалища потекла белая жидкость, которую я жадно слизал. Я опять приник к источнику наслаждений. Я хотел всосать в себя её всю. Но она не выдержала, притянула меня к себе и воткнула мой член своей рукой. Я задал ей бешеный темп, сменив его на совсем медленный. Мне хотелось помучить её. Только я чувствовал, что она сейчас кончит, как замедлял движения. Карине эта пытка надоела и она стала помогать себе пальцем. Тут произошло извержение моего вулкана внутрь моей возлюбленной…
Потом мы оделись и пошли на прогулку в парк проветриться. Мы разговаривали о всякой всячине. Воистину прав был Вишневский, сказав: «Любимая, да ты и собеседник!» С Кариной было очень интересно. Она спросила меня между делом:
— Слушай, Дима, у некоторых народов в средние века практиковалась такая медленная казнь, как сажание на кол. Я представить себе не могу, как это можно. Это, наверное, мучительно больно.
— Сначала больно, а потом приятно, — отвечал я, поняв, куда она клонит.
— Да ты что? Я и представить себе такого не могу!
— Ей богу не вру. Хочешь, придём домой, я тебе покажу?
— Ладно.
Вернувшись, она напомнила мне об этом. Я сказал ей:
— Иди сюда, покажу. Я тебе завяжу глаза, чтобы ты не подглядывала.
Я завязал ей глаза, раздел её, достал своего друга, намазал его вазелином, намазав им также густо и дырочку Карины. Я притянул её к себе на колени и осторожно стал насаживать её на «кол».
Я пала жертвой собственного любопытства. Дима завязал мне глаза, раздел меня. Я с интересом ждала, что будет дальше. Он посадил меня к себе на колени и я подумала, что будет продолжение игрищ. Но он зачем-то мне смазал вазелином другое отверстие. Я подумала, что он ошибся. Но ошиблась я, потому что член его полез мне в задний проход, причинив боль. Я закричала:
— Мне больно, отпусти меня!
— Ты сама просила меня. Нельзя остановить гильотину, когда она падает. Тебя уже казнят. Приговор не отменить.