— Я молчу, — подняв руки вверх, Кальянов предпочел не комментировать происходящее. Себе дороже будет.
— Зато выразительно так ковыряешь меня взглядом, ага, — покивав головой, брюнет тему тоже развивать не стал. Читать людей он умел не хуже своего товарища и прекрасно видел, что тот не то, что бы нервничает, но все же немного мандражирует перед предстоящим разговором.
Кальянов украдкой вздохнул, сделав глоток своей порции кофе и снова принявшись разглядывать зал. В успехе предприятия он был уверен процентов на девяносто девять, в том, что у этой встречи не будет негативных последствий для него и для Мирославы — тоже. Но выдохнуть сможет только после того, как вернется домой.
Ресторан, если верить всему, что про него пишут, был дорогим, в меру пафосным и совершенно непригодным для действительно деловых переговоров. Особенно, если оные хотят сохранить в тайне. Однако, тайна не была целью Эрика, вообще и в принципе. Ему нужно было место, где их запомнят, где их могут услышать и где будет очень неудобно устроить какую-нибудь диверсию. Конечно те люди, общие знакомые самого Кальянова и «уважаемого» господина Апьцгольда были достаточно любезны, что бы склонить адвоката к мирному договору.
Но лучше перестраховаться, мало ли.
— Точен, как часы, — хмыкнул Андрей, кивком головы указав на припарковавшуюся у ресторана машину, из которой выбрался тот самый Альцгольд, поправив безупречно застегнутые запонки и, покачивая тростью, направился в сторону входа.
— И так же безупречен, как всегда. Даже удивительно, как в таком приятном человеке может быть столько дерьма.
— Как сказала бы твоя обожаемая трупоманка, типичный биомусор, — мягкая улыбка отлично скрывала вспыхнувший в его груди гнев. Уже не такой яростный, как тогда, когда этот с позволения сказать адвокат позволил себе ударить Миру.
Но достаточно сильный, что бы все возможные сомнения по поводу дальнейших действий и направления разговора пропали еще пару дней назад. Пускать все на самотек, после того, что было с Марком, он больше не собирался.
— Моя обожаемая трупоманка вообще не стала бы ничего говорить, — широко улыбнулся брюнет, взмахом руки привлекая внимания замешкавшегося у стойки администратора Альцгольда. — Просто траванула бы по-тихому или еще какой несчастный случай организовала. У нее на подпевках два лишенных совести и стыда судмедэксперта. Поверь, она бы нашла самый удивительный и болезненный из всех возможных способов для этого.
— Какая она… Добрая.
— Ты даже не представляешь, насколько, — тихо фыркнув, Андрей поднялся, отвечая на приветственное рукопожатие мужчины. — Здравствуйте, господин Альцгольд. Приятно, что вы откликнулись на нашу просьбу о встрече.
— Я не мог пропустить эту встречу, увы, — Эрнест Степанович сухо улыбнулся, усевшись на освобожденное брюнетом место. — Меня очень настойчиво попросили об одолжении. Таким людям не отказывают. И так, что вы хотели от меня, господин…
— Эрик, — мягкая улыбка на лице Эрика стала чуть шире и… Холоднее. Если можно так выразиться. Во всяком случае, сонбе едва заметно поморщился, усевшись рядом с ним и вновь уткнувшись в телефон. — Эрик Кальянов. И я очень рад. что мы продолжим наше знакомство в более приятной обстановке, чем университетский коридор. Согласитесь, там слишком шумно для того, что бы вести серьезный разговор.
— Надо же… — после секундного молчания, удивленно вскинул брови адвокат. Альцгольд был все так же спокоен, с легкой покровительственной улыбкой принимая бокал коньяка. — А я бы вас не узнал, слишком… Велико различие между тем, что я тогда видел и тем, что вижу сейчас. Приятно удивлен. И что же вы от меня хотите, господин Кальянов?
— Немного. На самом деле, совсем немного, Эрнест Степанович, — притворно вздохнув, Эрик пододвинул к мужчине папку со всеми документами, которые он собрал для этого разговора. — Я не одобряю то, чем вы занимаетесь. Более того, мне род вашей деятельности крайне неприятен. Но мне плевать на то, чем вы себе на жизнь зарабатываете. Поправка, было плевать. Пока вы не наткнулись на удивительную слезливую историю бывшей пациентки психушки по фамилии Воронова. Милая такая женщина… И совершенно безумная. Но это ведь не страшно, не так ли?