Но сначала надо посмотреть. Мама наверное там…
Карл осторожно толкнул дверь. Она подалась без всякого сопротивления.
— Мамочка! — позвал он вполголоса. — Мамочка, почему сломана дверь?
Вот он стоит в прихожей и ждет ответа. Тишина. Только из соседнего дома доносятся через открытое окно слабые звуки рояля.
Наконец, он решился войти в комнату. Медленно, точно пол колебался у него под ногами. Осторожно заглянул.
— О!..
Дрожащие губы крепко сжались. Он не посмел еще раз позвать. А что, если опять не будет ответа? Что тогда?..
Карл оглядел комнату. Он сейчас же заметил разбитые горшки с гиацинтами на полу, но отвернулся. Каждый раз, когда мальчик в отчаянии смотрел на это место, он отворачивался. Может быть, мама вдруг войдет в комнату, и тогда все будет хорошо!
Но горло его все сильнее сжималось, и, наконец, он все-таки взглянул на разбитые цветочные горшки.
— Да, вот они лежат! Что тут произошло? Может быть, маму били?
Карл робко смотрит на кухонную дверь. Оттуда не слышно ни звука.
— Мамочка! — зовет он, наконец, чуть слышно и закрывает от страха глаза. Ответит ли она?
— Мамочка!.. — зовет он громче, с болью и тоской.
Раз-два-три… раз-два-три… — звучит, как насмешка, вальс «Дунайские волны».
Вдруг Карл кричит изо всех сил: «Мама!» — и роняет книги, которые все еще держал в руках. Он словно только что очнулся от какого-то оцепенения. Только сейчас понял, что произошло…
Карл больше не зовет и не ищет. Слезы текут у него по щекам.
Но внезапно он спохватывается. Может быть, соседи что-нибудь знают?
Когда из взломанной двери выбежал мальчик, человек, стоявший у окна, покинул свое место и быстро спустился за ним.
Карл сначала высморкался, затем хорошенько вытер глаза и тогда только позвонил к дядюшке Оскару. Жена его приоткрыла дверь. Первое, что она увидела в дверную щель, был: шпик, который стоял этажом ниже и делал вид, что читает газету.
— Что тебе? — тихо и нетерпеливо спросила женщина, не впуская мальчика в квартиру.
Только что она забинтовала лицо дядюшке Оскару и выбранила его за то, что он постоянно вмешивается в чужие дела. Нынче это слишком опасно!
Ее раздраженный голос словно ударил мальчика в грудь. У него пропала всякая охота спрашивать, но все-таки он решился:
— Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где мама?
— Мы ничего не знаем, — громко и отчетливо сказала женщина (чтобы услышал шпик) и быстро закрыла дверь.
Карл еще некоторое время смотрел на блестящую медную ручку двери.
«Ох, ты, чучело! — думал он. — Когда тебе бывала нужна новая кофейная мельница, ты всегда знала, где мама».
Он перешел на другую сторону. Там жили Вальдманы, родители Лизы. Нехотя нажал он кнопку звонка.
«Если Лизы нет дома, — подумал он, — то и здесь мне делать нечего».
Открылся только глазок. Карлуша встал на цыпочки и вытянул шею.
— Скажите, пожалуйста, вы не знаете…
— Нет, — раздался хриплый голос старого больного Вальдмана, и глазок закрылся.
«Трусы! Таких, как моя мама, здесь никого нет», с горечью подумал Карл.
Но ведь он только спрашивал. Почему же никто не захотел даже ответить ему?
Карл повернул голову и этажом ниже увидел человека с газетой. Человек смотрел на него, подняв голову, и так приветливо улыбался, что Карл подумал было обратиться к нему. Может быть, он даст мне совет? Но ведь это совсем незнакомый человек… Нет, лучше не надо.
Затем Карл вернулся в квартиру. Тяжело было на сердце, а тут еще живот так и сводило от голода.
Когда мальчик вторично увидел комнату, она показалась ему еще ужаснее. Вначале у него была тайная мысль, что все это только сон (ему часто снились страшные сны), но разгромленная комната предстала перед ним снова, как холодная и неумолимая действительность.
«Надо хоть прибрать, — подумал он в отчаянии, — может быть, мама скоро вернется».
Но сначала осмотреть кухню, хоть и мало надежды найти какую-нибудь еду.
— Все погибло, все потеряно! — вполголоса сказал он.
Это были последние слова песенки, которую иногда пела Лиза. В горле точно застрял какой-то комок. Карл открыл духовку только для того, чтобы убедиться, что она пуста. Теплый запах бобов повеял ему в лицо. Комок в горле внезапно растаял. Этот запах был словно ласка матери, как последний ее привет. Горячая волна нежности растворила на время всю горечь, ненависть и страх в его сердце.
Карл ел бобы (там лежала еще маленькая сосиска), и слезы катились по его щекам.
Со двора послышалась мелодичная нежная песенка. То пели уличные певцы: