Карлуша выходит из комнаты. Длинный коридор пуст. Все белые двери закрыты.
«Где барон?» мелькает в голове у Карлуши.
Барон все это знает. Барон все это делает. Барон всем тут распоряжается.
Вдруг он слышит позади себя быстрые шаги. Он оборачивается. Адъютант и два рядовых штурмовика, которых не было среди гостей, почти бегом проходят по коридору.
Карлуша прижимается к стене. Свеча гаснет. Трое мужчин пробегают мимо, не замечая его. Они бегут к черному ходу. Что там происходит?
Горло мальчика сжимается все сильнее. Но его все-таки тянет пойти за ними следом.
Черный ход слабо освещен. Никого не видно. Где же двое слуг? Трое кельнеров? Где господин Иоганн и фрейлен Лизбет? Все исчезли.
Окна черного хода раскрашены. Но, если прижать нос вплотную к стеклу, можно кое-что увидеть.
Карлуша смотрит вниз. В ночном саду мелькают неясные тени сбившихся в кучу людей. Человек пять. Кто-то лежит на земле и отбивается руками и ногами. Его тащат по земле.
«Это, верно, молодой штурмовик с темными глазами! — думает Карл. — Его будут бить и убьют, потому что он не хочет больше служить фашистам».
— Карл! — раздается внезапно низкий мужской голос.
Мальчика охватывает ужас. Он еще никогда не слышал этого голоса. И все же он знает, кто его зовет.
Барон стоит на верхней ступеньке. Прямой, в черном смокинге, высокий, как дерево.
— Что тебе здесь нужно? — спокойно спрашивает он. Но каждое слово падает тяжело, как камень.
— Что тебе здесь нужно? — спокойно спрашивает барон.
Карлуша хочет удрать. Но для этого надо пройти мимо барона. Мальчик делает два шага и останавливается.
— Ну, скоро? — говорит барон.
Мальчик хочет пройти мимо, но падает без чувств навзничь.
Когда тетушка Мари прибежала на помощь к Карлу, сигары и папиросы были уже собраны с пола. Об этом позаботился господин Иоганн. Карлушу он не тронул. Это его не касалось.
Тетушка Мари понесла мальчика в постель. По дороге она шептала ему на ухо:
— Карлуша, мой мальчик Карлуша! Держись молодцом!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
— Невероятно! Неслыханно! Откуда эти мерзавцы берут такие конверты? Невероятно! Какая-то тайна!
Вот что было сказано спустя несколько дней после бала у барона Лангенхорст.
Начальник гестапо (гестапо — это тайная государственная полиция) уже в третий раз протирал носовым платком пенсне, снова надевал его на нос и в третий раз рассматривал письма, лежавшие перед ним на столе. Он не верил своим глазам.
Нет! Все оставалось по-прежнему: в конвертах, снабженных штампом:
НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ НЕМЕЦКАЯ РАБОЧАЯ ПАРТИЯ.
ОКРУЖНОЕ РУКОВОДСТВО. БЕРЛИН.
находились коммунистические листовки.
У стола стоял шпик. Он кисло-сладко улыбался и тихо говорил:
— Штамп не поддельный, господин начальник. Это настоящий официальный бланк.
Начальник стукнул кулаком по столу так, что заплясали перья и карандаши.
— Но где же они его воруют?
Шпик поднял высоко плечи.
— Этого я еще не знаю, — ответил он. — Хорошо, что я хоть раскопал, каким образом коммунистические листовки попадают в казарму штурмовиков. Письма в таких конвертах, разумеется, не вскрываются нашей цензурой.
Он наклонился и добавил шепотом:
— Листовки оказали влияние. Уже заметно некоторое волнение в наших штурмовых отрядах, господин начальник.
Кисло-сладкая улыбка на мгновение исчезла с его лица. В глазах вспыхнул страх. Шпик знал не хуже самого начальника, что солдаты штурмовых отрядов, при помощи которых фашисты поддерживают свое господство, уже не вполне надежны. Ведь среди штурмовиков много несознательных пролетариев, обманутых фашистами, но все-таки пролетариев. Узнавая правду из коммунистических листовок, они постепенно начинали понимать, что борются, в сущности, против своих братьев, против своих же собственных интересов. И тогда — конец дисциплине, и рано или поздно последует взрыв.
Начальник снова хлопнул рукой по столу и в бешенстве вскочил со своего места:
— Надо доискаться, где эти сволочи достают наши конверты! — шипел он, расхаживая взад и вперед. — Это невероятно! Таинственное явление!
И он снова протер пенсне.
— Уж я докопаюсь, — улыбнулся шпик. — Я все разнюхаю. Можете быть спокойны, господин начальник.
Начались массовые обыски в рабочих квартирах. В районе Ильзенштрассе было найдено два гектографа, на которых печатались летучки.
За обысками последовали аресты.
В эти дни в маленькой мастерской сапожника Шрамма, в углу возле умывальника, состоялось экстренное заседание комитета помощи. Ребята сидели, опустив головы. В другом углу за низеньким столиком сидел сапожник Шрамм. Перед ним на колодке стоял башмак, во рту он держал деревянные гвоздики и колотил и стучал по подошве, словно не желая замечать заседания комитета.
— Ну, что же, начнем? — спросил, наконец, Хельмут.
— Итак, — не поднимая глаз, отозвался Франц, — я открываю экстренное заседание комитета помощи. Дело обстоит так. Мы собрали деньги, чтобы помочь Карлуше, когда найдем его. Вот деньги. Кассирша их пересчитает. Но Карлушу мы до сих пор еще не нашли.
— Потому что мы его организованно и не искали, — укоризненно вставил Петер.
— Теперь это безразлично, — продолжал Франц. — Но… — он понизил голос: — но у отца собирают деньги на гектограф. На прошлой неделе полиция опять нашла две штуки. Во всем округе нет больше ни одной копировальной машины. Нельзя печатать листовки… И не хватает денег… Так обстоит дело…
— Мы должны отдать эти деньги на гектограф, — тихо и озабоченно сказала Лиза.
— А вдруг мы завтра найдем Карлушу! — воскликнул Петер. — Ему ничего не достанется?
— У нас есть еще продовольственный фонд, — возразила Лиза. — Он его и получит.
— Деньги надо отдать на гектограф, — решительно сказал Хельмут.
— У нас есть две марки и пятнадцать пфеннигов, — сказала Лиза и выложила деньги на умывальник.
— Вот еще чаевые за утреннюю поездку, — сказал Хельмут и прибавил пять пфеннигов.
— А как обстоит дело с продовольственным фондом? — спросил Франц.
— Вот он.
Лиза высыпала к себе на колени содержимое маленького чистого мешочка, который она сама сшила из старого рваного передника.
— Карлу не придется голодать, когда мы найдем его, — сказала она. — Вот, смотрите: двадцать четыре ореха, семь кексов, четыре яблока, кусок настоящей колбасы «салями» и три ломтика сыра. Для начала хватит.
— Если Карлуша найдется, он сможет получать по абонементу у булочника Хоша три булочки в день, за это я ручаюсь, — сказал Хельмут. — Но теперь мне пора идти. Рот фронт!
Не успел Хельмут выйти из мастерской, как Петер тихонько толкнул локтем Франца в колено. Франц поглядел на него и, несмотря на то, что был огорчен, улыбнулся. Петер показал ему спрятанный в руке пятак и сейчас же опустил его обратно в карман.
Франц сразу понял, что Петер стащил с умывальника пять пфеннигов, принесенных Хельмутом. Ему, видно, хотелось хоть что-нибудь спасти для Карлуши.
Франц не стал выговаривать Петеру. Из-за пяти пфеннигов не стоило заводить истории. Да и ему самому было жалко, что Карлуше ничего не оставили.
Не успел Карл отдохнуть после той ужасной ночи, как ему пришлось пережить другую ночь, пожалуй, еще более страшную.