— Главный враг находится в собственной стране. И этот враг — «своя» буржуазия, «свой» империализм. — Эту «формулу» Либкнехт употребил в листке 1915 г.
Эту превосходную формулу Либкнехт скоро перечеканил в прямой призыв:
— Поверните свое оружие против своих классовых врагов внутри страны! — Эти слова ему удалось незадолго до его ареста прокричать из зала рейхстага рабочим и солдатам всех стран через головы империалистов. В первую минуту рейхстаг онемел от «негодования», когда раздались эти слова Либкнехта. А затем депутаты зарычали, как собаки. Особенно «выходили из себя» вожди социал-демократии.
Но тут уж поистине подтвердилось, что «слово не воробей»… Простые, но и великие слова были сказаны с такой трибуны, откуда хорошо слышно.
«Именно теперь получает еще большее значение, чем в начале войны, тот лозунг, с которым обратилась к народам наша партия осенью 1914 года: превращение империалистской войны в гражданскую войну за социализм. Карл Либкнехт, осужденный на каторгу, присоединился к этому лозунгу, когда сказал с трибуны рейхстага: обратите оружие против своих классовых врагов внутри страны». Так писал В. И. Ленин в статье «Поворот в мировой политике».
— Главный враг — в собственной стране!
— Поверните штыки против собственных угнетателей!
С этими лозунгами переступил Либкнехт порог каторжной тюрьмы.
Карла Либкнехта, в буквальном смысле слова, физической силой оторвали от рабочей массы. Раньше, чем посадить его в тюрьму, пришлось насильно вырвать его из братских рядов берлинских рабочих, вышедших вместе с ним на Потсдамскую площадь.
Но вот Либкнехт посажен. Рейхстаг лишил его депутатской неприкосновенности. Ближайших друзей его арестовали. Теперь Либкнехт сидит за семью замками в подследственной тюрьме. Там с ним обходятся хуже, чем с преступником, совершившим самое тяжкое уголовное преступление. Днем и ночью камера его охраняется специальным нарядом из надзирателей и шпионов. Рядом с тюрьмой постоянно дежурят (Спрятанные в укромном месте конные и пешие отряды полиции.
Казалось бы, что может сделать при таких условиях один человек, попавший в лапы вооруженных до зубов врагов, засаженный в каменный мешок и изолированный от всего мира? Карл Либкнехт доказал, что — очень многое! Из обвиняемого он на следующий же день обратился в обвинителя, да еще какого страстного грозного обвинителя! Не только во время «суда», — о нем речь будет особо — но, — и во время следствия он забросал империалистов и социал-шовинистов таким количеством обвинительного материала, едкой критики, злых реплик, ядовитых эпиграмм, метких насмешек и издевательств, что следователям оставалось только беситься от злобы.
Несмотря на всю строгость режима, Либкнехту удается установить сношения с волей, обеспечить себе доставку газет и других нужных материалов. Каждый день отправляет он судебным следователям новые заявления, представляющие собою целые статьи и обвинительные речи. С первой же минуты после того, как щелкнул за ним замок его тюремной клетки, он ставит себе задачу не оправдываться, не стараться облегчить свою вину, а продолжать наступать на врага, призывать все громы на его голову, обрушивать на него новые разоблачительные материалы, бить империалистов и их слуг по голове, не давая им ни отдыха ни срока. Каждый номер газеты, каждая военная сводка, каждое сообщение из рабочих кварталов, каждое заседание рейхстага, каждая новая книжка, каждая новая речь Вильгельма и его министров, его слуг, его «социал-демократов», — все это является материалом для почти ежедневных «заявлений» Либкнехта следственным властям. Карл Либкнехт точно издает в своей клетке ежедневную газету пролетарских интернационалистов. И какими-то неисповедимыми путями эти либкнехтовские документы через глухие стены тюрьмы, через все многочисленные решотки пробивают себе дорогу на волю к рабочим, к братьям по классу, рождая там горячий энтузиазм, великую гордость за своего передового бойца.
«Следствие» продолжалось два месяца. 28 июня 1916 г. Либкнехта судили и приговорили «только» к двум с половиной годам строгого тюремного заключения. Военный прокурор остался недоволен приговором и перенес дело в новую инстанцию. Прокурора поддержало все буржуазное «общественное мнение», включая писак из «Форвертса». 23 августа Либкнехта судили во второй раз и на этот раз приговорили к четырем годам и одному месяцу арестантских отделений и лишению гражданских прав. В октябре приговор окончательно вошел в силу.
Буржуазия до сих пор не может простить правительству Вильгельма II «слабости», якобы проявленной в отношении Карла Либкнехта. Либкнехта, — считают иные буржуа, — надо 'было немедленно расстрелять, а не создавать ему новую популярность через судебный процесс. «Во Франции Клемансо в аналогичных случаях не останавливался перед смертными казнями», ропщет еще в 1925 г. Вольфганг Брейтгаупт, один из буржуазных историков германской революции. «Государственная необходимость требовала немедленной образцовой расправы. Вместо этого оппозиции дали возможность изобразить государственное преступление Либкнехта как акт политического героизма. Судебный процесс состоялся только через несколько недель и был поставлен так, что народ смотрел на Либкнехта только как на политического еретика. Осудить Либкнехта только на четыре года тюрьмы было второй громадной ошибкой. Либкнехту этим создали ореол мученика. Благодаря этому он стал примером в глазах других революционеров» (Wolfgang Breithaupt «Volksvergiftung» 1914–1918», S. 47). На самом деле у правительства Вильгельма II решимости для расправы с «внутренним врагом», конечно, было достаточно. Если оно не расстреляло Либкнехта, то потому, что от такой расправы ожидало для себя еще более худых последствий, чем от «мягкого» приговора.
Между маем и октябрем лежит вся эпопея борьбы Либкнехта с его судебными преследователями. В течение этих месяцев он написал ряд блестящих документов, преисполненных такой горячей и благородной страсти, такой силы убежденности и такого блеска изложения, что они одни обеспечивали бы Карлу Либкнехту горячую благодарную память в сердцах мирового пролетариата, если бы даже Либкнехту ничего другого не удалось сделать для социалистической революции. На этой эпопее борьбы из-за стен тюремной камеры и в застенке военного суда необходимо остановиться подробно.
3 мая 1916 г., через два дня после ареста, Либкнехту удается отправить первую записочку на волю к жене. Первое, о чем просит Либкнехт в этой записке, помеченной «Северная военная тюрьма», — это следующее:
«Ни в коем случае не обращайтесь к другим адвокатам, кроме Те-деля (брат Либкнехта), а также не проси никого из коллег по рейхстагу. Я не желаю их услуг, даже если то будет с самыми лучшими намерениями. На этом я настаиваю. Если ты с кем-нибудь уже говорила, то немедленно возьми обратно свою просьбу».
Либкнехт, конечно, прекрасно знает, что его ждет очень суровая кара. Можно было ожидать самого худшего. Но первая его просьба: никаких «услуг» со стороны «коллег» по рейхстагу! Т. е. никакой помощи от — тех, кто являются врагами или полуврагами. О социал-шовинистах большинства нет и речи. Но Либкнехт не хочет и помощи со стороны таких «полудрузей», как депутаты из центристского меньшинства (имеются в виду, вероятно, Гаазе и К.). Отказавшись от всякой подобного рода помощи, Карл Либкнехт сам вступает-в единоборство с военными следователями.
Сначала председатель суда королевской комендатуры в Берлине фон Бен подписывает приказ об аресте Либкнехта только «за неисполнение служебного приказа». Но 3 мая 1916 г. тот же фон Бен подписывает еще новый приказ, в котором говорится, что солдат рабочего батальона Карл Либкнехт подлежит предварительному заключению (потому, что над ним «тяготеет подозрение, что во время войны, ведомой против германской империи, он умышленно оказывал содействие враждебной державе».
Третьего же мая «солдат Либкнехт» из стен своего каземата дает первый урок своим «обвинителям». Он отправляет им первое заявление, которое является первой же пощечиной империалистам.