Я здесь для того, чтобы обвинять, а не защищаться.
Не гражданский мир, а гражданская война — мой лозунг. Долой войну! Долой правительство!
Обвинитель протестует против оскорблений со стороны обвиняемого и ссылается на отношение народа к обвиняемому.
Обвиняемый. Подумайте только! Обвинитель называет меня бесчестным, требует шести лет и нескольких месяцев каторги и десятилетнего лишения прав; я отвечаю ему несколькими словами слишком справедливой критики, и он — он, требующий для меня немногого: всего шести лет каторги и десяти лет лишения чести, — выходит из себя! Обвинитель призывает против меня весь народ, — прекрасно, но зачем только на словах, зачем только здесь, в отрезанном от народа пустом зале заседания, который прячет вас от народных масс? Снимите с народа оковы и наручники осадного положения. Соберите и созовите народ и фронтовых солдат здесь или где хотите, и стань* те перед ними, перед их судом, с одной стороны, вы все, господа судьи, обвинитель и также все те господа из генерального штаба, военного министерства и военного бюро печати, — все, кто хотите. А с другой стороны, ста|ну я или кто-либо из моих друзей. На чьей стороне окажется народ, когда завеса обмана будет сорвана с его глаз, — на вашей или на моей стороне? — Я в исходе не сомневаюсь!
Приговор «суда» известен: 4 года и 1 месяц каторжной тюрьмы с зачетом. одного месяца предварительного заключения.
Шла вторая половина 1916 года. Империалистская бойня входила в самую важную свою стадию. Либкнехта решили похоронить на 4 года под темными сводами каторжной тюрьмы. Но он уж заранее предупредил своих гонителей, что хотя он и любит свет, но его не запугают и мраком. «Будь философом. Что такое четыре года? Будь бодрой, и все, даже самое важное, станет пустяком Sub specie aeternitatis[8] не только общечеловеческой, но и личной жизни» — писал Либкнехт своей жене из тюрьмы. Сам он был бодр и жаждал новых схваток с ненавистным врагом.
29 августа 1916 г. Либкнехт подает кассационную жалобу на приговор королевского окружного суда в Берлине. Торопиться в каторжную тюрьму из «предварительного» заключения не стоило.
«Оспариваю все содержание приговора и требую отмены его целиком». Конечно, Либкнехт не делает себе никаких иллюзий и знает, ’ что приговор будет подтвержден, что освободить его может только революция. И всю свою дальнейшую «защиту» он ведет в том же духе,' что и прежде.
3 сентября 1916 г. Либкнехт пересылает в кассационную инстанцию шесть «заметок» (собственно, целых статей), которые «были почти целиком написаны еще перед главным разбирательством второй инстанции, но вполне закончены только теперь. Мы не можем здесь передавать содержание этих «заметок». Приведем только названия этих обширных статей: 1 О причинах войны. 2. О бонапартизме как причине войны. 3. О полуабсолютизме и камарилье. 4. О тайной дипломатии и режиссерстве. 5. О целях войны. 6. Апология канцлера или — более чем Париж за менее чем обедню.
Читатель, знакомый уже с методами «защиты», которые применял Карл Либкнехт, легко представит себе, как «защищался» он и в названных статьях. Все эти 6 статей и сейчас представляют собою прекрасное чтение для самых широких масс. Любой же буржуа, читая их, и теперь будет испытывать судороги, как если бы его поджаривали на раскаленной сковороде…
Вскоре после второго разбирательства дела Либкнехта происходила имперская конференция с.-д. партии. Чтобы подкупить рабочих, эти лицемеры вынесли — резолюцию… приветствия Карлу Либкнехту. Единомышленник последнего тов. Дункер, присутствовавший на конференции в качестве представителя оппозиции, тут же выразил протест против этого лицемерного «приветствия». Сам же Либкнехт, узнав о происшествии, пишет официальное заявление в королевский окружной суд:
«К уголовному делу обо мне».
«Зубатовы и Потемкины социал-демократической партии вынесли на своей конференции, происходившей под знаком «войны до конца», резолюцию «выражения симпатий» по моему адресу.
«Эту манифестацию презренной демагогии можно было предвидеть.
«Я с презрением отклоняю ее от себя.
Солдат рабочего батальона Либкнехт».
В ожидании вызова в кассационную инстанцию Либкнехт отправляет в «суд» еще несколько аналогичных документов. Когда ему становится известным, что с воли вновь ходатайствуют об его освобождении на поруки, Либкнехт пишет в суд: «Хорошо известно, что ' я непричастен к ходатайству о моем освобождении… и жду отрицательного постановления только как подобающего политического удовлетворения». Это «удовлетворение» Либкнехт, конечно, получил.
На заседание имперского военного суда от 4 ноября 1916 г. на Либкнехт, ни его защитник (брат его) не явились, считая смешным участвовать в жалкой комедии, исход которой известен заранее. Приговор в окончательной форме вошел в силу. В начале декабря 1916 г. Карл Либкнехт был переведен в «исправительную» каторжную тюрьму в Люкау (городишко в прусской провинции Бранденбург).
«Перевезли меня втихомолку, — пишет Либкнехт в первом письме из Люкау, 11 декабря 1916 г. — В 8 часов утра я был на Ангальтском вокзале, откуда скорый поезд доставил меня через час в Укро, а еще через пятнадцать минут я был в Люкау, где находится исправительная тюрьма; от вокзала до нее — минут десять ходьбы… Меня приписали к сапожной мастерской, но работаю я в своей камере. В первые две недели ничего сдавать не надо, в следующие две требуется изготовить треть нормы, затем — две трети и, наконец, после шести недель ученичества надо производить полную норму. Теперь я, значит, «сапожный ученик».
«Во всяком случае, обо мне не беспокойтесь, — по своему обыкновению добавляет Либкнехт. — Из 1 460 дней уже прошло 38, т. е. приблизительно одна тридцать восьмая часть или «корень» из упомянутого числа» — шутит он.
Настроение Карла Либкнехта в первые дни пребывания в каторжной тюрьме Люкау на положении «сапожного ученика» хорошо рисует его стихотворение, написанное там в конце декабря 1916 г.: