В конце марта 1917 г. бременская группа «Arbeiterpolitik», сблизившаяся в ходе войны с В. И. Лениным, выступает с открытым и настоятельным призывом немедленно образовать «лево-радикальную» (как тогда говорили в Германии — слово «коммунистическую» еще не употребляли) партию, другими словами, приступить к слиянию всех «лево-радикальных» пролетарских ячеек, сгруппировавшихся в «Союзе Спартака», у бременских «лево-радикалов», в группе «Интернациональных социалистов Германии» (руководитель их Юлиан Борхардт в Циммервальде близко подошел к позиции В. И. Ленина) и др. Главное условие, которое выдвигалось инициаторами предложения, заключалось в объявлении решительной войны центристской организации «Sosialdejnokratische Arbeitsgemeinschaft», возглавлявшейся Гаазе, Каутским и Бернштейном, которая созывала свой «учредительный» съезд и считала еще выгодным для себя приглашать на него также левых. Однако оказалось, что столь насущное дело и теперь еще не удалось. Создание самостоятельной партии против социал-шовинистов и центристов все еще, увы, откладывалось, к великому вреду для дела. Самая сильная из пролетарских групп — группа «Интернационал» — вое еще считала возможным оставаться в организации ««Arbeitsgemeinschaft», правда, при условии гарантии за ней известных прав на самостоятельность и свободу действий, т. е. при условии вхождения на правах самостоятельного «Союза Спартака». Действительное объединение всех пролетарских групп германских интернационалистов состоялось только через год с лишним, а образование самостоятельной коммунистической партии Германии — только в декабре 1918 г., после того как революция освободила из тюрьмы Карла Либкнехта и Розу Люксембург…
Рабочее движение в Германии тем временем не стояло на месте. Преодолевая громадные препятствия, рабочие начинали борьбу. Вспышки недовольства имели место уже в 1915 и 1916 irr. В апреле 1917 г. почти одновременно по всей Германии забастовали рабочие амуниционных заводов. В апреле же происходит полная остановка работ в Берлине у металлистов и деревообделочников. Возрастало недовольство и в армии. Во флоте — в Вильгельмсгафене— вспыхнуло восстание матросов, пока самым свирепым образом подавленное правительством. Недовольство все больше разливалось по всей стране…
Карл Либкнехт оставался за семью замками, в каторжной тюрьме в Люкау. Пока он томился там, в России разразилась сначала Февральская, а затем и великая Октябрьская революция.
Как же отнесся заключенный в каторжной тюрьме Карл Либкнехт к русской революции?
VIII. РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И КАРЛ ЛИБКНЕХТ В КАТОРЖНОЙ ТЮРЬМЕ
…Надо напрячь последний мускул. Пусть брызнет кровь из-по < наших ногтей! Пусть потребуются неисчислимые жертвы! Наш величайший, наш святой долг — притти на помощь русским братьям.
…Только бы не опоздать! Только бы не собраться с силами слишком поздно. Только бы мы не слишком побоялись рискнуть. Только бы наша помощь не пришла слишком поздно…
Я хотел бы притти на помощь русской революции и миру и отдать им тысячу своих жизней, если бы они у меня были.
РУССКАЯ революция застала и Карла Либкнехта — и Розу Люксембург в тюрьме. Там, за решеткой, отрезанные от всего мира, получили они первую весть о том, что царизм пал. Легко представить себе, как зажгла эта весть обоих узников. Либкнехт, судя по его письмам этого времени, еще больше заметался — как лев в клетке. Вполне законченных определенных высказываний Либкнехта о Февральской русской революции до нас не дошло. С подлинной позицией большевиков в этой революции он был знаком плохо. Когда после июльских дней 1917 г. до Либкнехта дошла весть, что Временное «революционное» правительство обвиняет Ленина и его друзей в сношениях с германским генеральным штабом, Либкнехт сразу, конечно, понял, что означает подобное обвинение, и передал на волю, что чувствует себя в этом «деле» вполне солидарным с Лениным.
В спартаковской печати первую русскую революцию 1917 г. освещали преимущественно Лео Иогихес (Тышко) и Роза Люксембург, которые ближе знали обстановку в России. И освещение это — разумеется, несвободное от кардинальных ошибок люксембургианства — оказывало известное влияние и на Карла Либкнехта. Но в течение всего 1917 и всего 1918 гг. Либкнехт в тюрьме (а затем и на воле) меньше других спартаковцев разделял люксембургианские ошибки в вопросах русской революции и легче схватывал тактику большевиков, инстинктом чувствуя правоту последних. Об этом существует красноречивое показание такого свидетеля, как покойная Клара Цеткин. С этим свидетельским показанием читатель познакомится ниже.
В журнале «Spartakus» № 4 (апрель 1917 г.) Роза Люксембург в статье «Новое- Ватерлоо социализма» рисует положение в следующих полных горечи строках: «Международный рабочий класс как политический фактор вторично сказался бессильным в вопросах обострившейся войны, захватившей, можно сказать, и Новый свет. Мы переживаем второе Ватерлоо социализма. Роман Золя «Человек-зверь» заканчивается потрясающей картиной поезда, машинист и истопник которого сорвались с паровоза, обнявшись в смертельной схватке. Поезд мчится среди ночи, не управляемый никем и не встречающий никаких препятствий, проносится к ужасу замкнутых пассажиров мимо всех станций и несется все более бешеным ходом навстречу неминуемой катастрофе где-нибудь в неведомой дали. Такую же картину представляет собой современное капиталистическое общество, после того как 4 августа свалился призванный историей машинист, международный пролетариат».
Очень горькие слова!
И далее: «…даже русская буржуазия, этот последний отпрыск капитализма, отягощенная всеми пороками позднего рождения, ослабленная всеми плодами древа исторического познания, напуганная судьбами всех своих старших сестер, — даже эта буржуазия собирается в настоящий тягчайший момент с силами, чтобы выполнить последний остаток революционных задач, поставленных историей перед буржуазией.
«Только международный и прежде всего германский пролетариат отказывается до сих пор от своих задач, отказывается по всей линии, отказывается полностью, упрямо, не извлекая никаких уроков из пинков, ударов кнута и скорпионов истории».
Из этих слов вытекает, что по крайней мере часть спартаковцев сначала смотрела на Февральскую революцию 1917 г. как на более или менее шаблонную буржуазную революцию «обычного» типа и еще не отгадывала той роли, которую в самом близком будущем предстояло сыграть российскому пролетариату. Великая Октябрьская пролетарская революция для этой части спартаковцев была изрядной неожиданностью.
Когда Октябрьская революция произошла, общие симпатии спартаковских рабочих, конечно, были на стороне большевиков. В письме от 27/VI 1918 г. Клара Цеткин писала об этом В. И. Ленину, а Владимир Ильич в письме от 26/VII 1918 г. отвечал ей: «Нас всех радует чрезвычайно, что Вы, товарищ Меринг и. другие «товарищи спартаковцы» в Германии «головой и сердцем с нами». Это дает нам уверенность, что лучшие элементы западно-европейского, рабочего класса, несмотря на все трудности, все же придут Нам на помощь». Вся основная масса спартаковских рабочих сразу почувствовала, что дело идет о первой великой социалистической революции, и она всей душой была с большевиками. Но полного понимания всей тактики большевистской революции в организации спартаковцев не было, и в силу всего люксембургианского прошлого — не могло быть.
Германские социал-шовинисты и центристы на деле вели пропаганду против русской революции уже и до Октября, ибо они поняли, что русская революция начинает развиваться в социалистическую и оказывает громадное влияние на рабочих Запада. События июльских дней 1917 г. «Фортвертс» использовал в этих же целях: «В России из братских споров возникло братоубийство. Это должно служить нам предостережением. Русские товарищи теперь, может быть, поймут, почему мы не последовали их совету сделать по их примеру революцию. Они теперь, может быть, поймут, что мы не хотели подготовить немецкому народу такую судьбу, какую переносит сейчас русский народ. Мы должны достигнуть демократии другим путем, и мы уже стоим на нем. Мы не сомневаемся ни на один момент, что после войны мы будем иметь в Пруссии всеобщее избирательное право и парламентарную систему» («Форвертс» от 27/VII 1917).