Тут заметно уже больше понимания совершающегося в России, нежели в статье «Новое Ватерлоо социализма». Однако Либкнехт тоже еще отдает обильную дань тем настроениям спартаковцев, которые охарактеризованы вышеприведенными цитатами.
В письме от 9 дек. 1917 г. Либкнехт полон тревоги по поводу мирного предложения, сделанного только что образовавшимся русским советским правительством — как бы оно не сыграло «на руку мерзавцам Шейдеманам и Давидам». Ему кажется, что советское правительство делает ошибку, желая во что бы то ни стало «избегнуть Сциллы быстрого падения». И он еще и еще раз обращается с призывом к германским рабочим: «Подлому использованию русской революции в интересах центральных держав надо противодействовать всем'и, решительно всеми средствами».
14 декабря 1917 г. Либкнехт пишет уже более спокойно:
«Ленин и его друзья должны все-таки стремиться только к тому, о чем я тебе писал. Чем больше я об этом думаю, тем яснее становится для меня этот вопрос, тем спокойнее делается на душе и тем плодотворнее или, по крайней мере, не такой безнадежной представляется мне их тактика, которая способна очистить атмосферу на великом мировом болоте (и, прежде всего, здесь) своим освободительным веянием. Но необходимо, конечно, чтобы все это произошло и здесь, именно все. Каждый солдат должен помнить, что каждая капля пота и крови, которую он проливает по приказу Гинденбурга, поддерживает эксплоататоров и завоевателей — в ущерб избирательному праву, во вред миру».
В марте 1918 г. Либкнехт пишет: «Как резко дует мартовский ветер. Пахнет 1871-м годом, Парижем, 48—49-ми годами и 1917-м в России, к которой теперь можно буквально применить слова: Quе veut cette horde d’esclaves, de traitres, de rois conjures («Что надо этой банде рабов, изменников и королей-заговорщиков», — этими словами Начинается второй куплет марсельезы). И Либкнехт кончает: «Это чувство всецело мною владеет, шумит и горит в моем мозгу».
Великая пролетарская революция «всецело владеет» Либкнехтом, «шумит и горит» в его мозгу, владеет всем его сердцем. Поэтому он так и тревожится ее трудностями. Сначала он посылает из тюрьмы ряд небольших статей, заметок, тезисов, набросков полукритичеокого характера, но каждый раз не забывает прибавить товарищам: «Я страшно мало информирован, пишу это только условно, только как материал для размышлений».. Затем горизонт постепенно проясняется. Либкнехт счастлив, что тучи рассеиваются. Заметки, статейки и письма идут нелегально из тюрьмы все чаще. Для этого используются невинные книги, возвращаемые на волю, пустые пакеты, белье и т. д. И все об одном — о русской революции, о том, что германские рабочие должны помочь во что бы то ни стало.
В заметке «Итог Бреста» (весна 1918 г.) он пишет из тюрьмы: «Итог Бреста отнюдь не ноль, даже если русским навяжут самый брутальный договор. Русские делегаты сделали из Бреста революционную трибуну на весь мир» (Karl Liebknecht, «Politische Aufzeichnungen aus seinem Nachlass», 1921, стр. 51).
«Все, все будет зависеть теперь от германского пролетариата. Надо напрячь последний мускул. Пусть брызнет кровь из-под наших ногтей! Пусть потребуются неисчислимые жертвы! Наш величайший, наш святой долг притти на помощь русским братьям» (там же, стр. 56).
В мае Франц Меринг начинает в газете («Leipziger Volkszeitung» серию статей под общим заглавием «Большевики и мы». Он говорит в них о всемирно-исторической заслуге большевиков и призывает к укреплению власти большевиков. А в особом письме к большевикам от имени группы «Спартак» Меринг заявляет:
«Я пишу это письмо, чтобы исполнить желание, неоднократно высказанное в кругах группы «Интернационал», и сказать русским друзьям и товарищам, что мы связаны с ними узами горячей и глубокой симпатии и что в них, а не в призраках «старой испытанной тактики» мы видим сильнейших борцов нового Интернационала».
Небольшая заметка, переправленная Либкнехтом из тюрьмы нелегально в начале мая 1918 г., показывает, что он уже все лучше и лучше уясняет ребе положение. Он пишет:
«Одно необходимо нашим русским друзьям, русским советам: прежде всего как можно скорее создать себе реальную военную силу… Им надо прежде всего обеспечить себе возможность длительного существования, выиграть время» (там же, стр. 102). (Постепенно Либкнехт излечивается от ошибок люксембургианства и «левого» коммунизма. И теперь он знает «одной лишь думы власть»: он не перестает страстно звать германских рабочих на помощь русской большевистской революции — звать, будить, толкать. Пусть осторожничают теперь другие, пусть другие хныкают — боясь выступить слишком рано и рискнуть слишком многим. Либкнехт не устает теперь призывать:
«Только бы не опоздать! Только бы не собраться с силами слишком поздно! Только бы мы не слишком побоялись рискнуть. Только бы наша помощь не пришла слишком поздно!»
Волнение Либкнехта, его страстные призывы не медлить, броситься в огонь, итти на помощь русской революции тотчас же, — все это передается в берлинские рабочие кварталы. Социал-шовинисты и центристы это чувствуют и они прекрасно знают, откуда именно идут эти призывы. Нападки на Либкнехта в «Форвертсе» и других газетах становятся все более бешеными. В письме от 16/VI, 1918 г. Либкнехт пишет по этому поводу жене: «Только что мне передали газеты… Я уже принял небольшую грязевую ванну. Бррр. Дитя мое, меня часто берет сомнение — достаточно ли ты закалена, чтобы противостоять этим ежедневным нападкам на все то великое, благородное и святое, что отличает наше время; достаточно ли ты сильна, Чтобы переносить изо дня в день торжество трусов, ничтожества, скотов и лакеев, чтобы терпеть все низкое и жалкое. Теперь — это самое трудное».
Чем больше Либкнехта забрасывают грязью в подлых с.-д. газетах, тем яснее ему, что призывы из тюрьмы доходят туда, куда они адресованы. Либкнехт, как и Ленин, слышит звуки одобренья не в сладком рокоте хвалы, а в диких криках озлобленья.
Только бы не опоздать!
Почти в каждой записочке Либкнехт посылает горячие приветствия «большевистской миссии» (полпредству), появившейся в Берлине и тоже являющейся мишенью для самых злостных нападок.
21 октября 1918 г. Карла Либкнехта под давлением революционных масс освобождают из тюрьмы. На Ангальтском вокзале в Берлине его встречает восторженная демонстрация рабочих. Первые его слова — слова привета пролетарской революции в России. Первый его «визит» — к зданию советского представительства. Благоговейно обнажает он голову перед красным знаменем с советским гербом. Он целует это знамя. Он обнимает русских товарищей. И обращаясь тут же к растроганной до слез толпе революционных рабочих и солдат, он говорит все на ту же тему:
— Только бы не опоздать! Только бы не сделать слишком мало! Только бы поскорей подать руку русской революции!..
Наша большевистская революция называла имя Либкнехта среди имен самых любимых своих героев. Большевистская революция вполне поняла положение Либкнехта, хотя Либкнехт не сразу вполне понял положение большевистской революции. Но с момента, когда Либкнехт вышел на волю и смог получить всю необходимую информацию, взаимопонимание установилось полное. В лице Карла Либкнехта большевистская революция получила в Германии столь пламенного истолкователя, такого верного друга, такого преданного и авторитетного для всех честных тружеников представителя, какого только могла себе желать…