И вот в таком-то состоянии союзу «Спартак» предстояло выити на бой в январские дни 1919 г. и принять сражение, которое получило решающий характер на целый исторический период.
События начали быстро развиваться уже через несколько дней после окончания съезда спартаковцев.
Мы не можем давать здесь сколько-нибудь подробную картину январского восстания. Это слишком большая тема, чтобы исчерпать ее мимоходом. Мы напомним здесь только основные вехи событий, дабы читатель мог видеть роль Либкнехта в них. Дело развивалось так.
В конце декабря 1918 г. под давлением недовольных масс из с.-д. «революционного» (на деле контрреволюционного) правительства сышли независимые Гаазе, Дитман и Барт, проделавши свой очередной зигзаг. Вместо них в правительство Эберта вступили с.-д. «большинства», Носке и Виссель, Эберт и К° приступили к чистке аппарата от независимцев. Пост берлинского полицей-президента занимал левый независимый Эмиль Эйхгорн (впоследствии коммунист). 4 января правительство Эберта решило его сместить. Узнав об этом, берлинское бюро независимых решило немедленно собраться вместе с «революционными старостами» (своеобразная организация революционных рабочих, руководившая стачками в 1916—18 гг. и примыкавшая в большинстве к независимым, а в меньшинстве — к спартаковцам). На это собрание пришли также Карл Либкнехт и Вильгельм Пик как представители спартаковцев. Полицей-президиум представлял собою серьезную позицию и независимые не хотели ее сдавать. Независимые вместе со старостами приняли решение: 1) предложить Эйхгорну должности своей не сдавать и 2) на 5 января назначить демонстрацию под лозунгом: «Долой насильников Эберта — Шейдемана». Либкнехт и Пик поддержали это решение. Демонстрация по призыву спартаковцев и независимых состоялась и имела грандиозный успех, переросший все ожидания инициаторов. Массы рвались в бой и требовали более решительных действий. К вечеру 5 января состоялось новое собрание революционных старост совместно с берлинским комитетом независимых. От спартаковцев вновь присутствовали К. Либкнехт и В. Пик. На совещание это одна за другой стали появляться делегации от рабочих и войск, требуя развернуть борьбу, не ограничиваться защитой Эихгорна, а итти до конца — вплоть до свержения правительства Эберта — Шейдемана. Особенно большое впечатление производили заявления представителей революционных войск. Представитель морской красной дивизии Доренбах заявил, что моряки все готовы итти за революционными старостами и требуют 'свержения правительства Эберта Шейдемана. Он. же передал сведения из Шпандау, что там находится большая воинская часть с 2 000 пулеметов и 20 орудиями, готовая на то же. Тут же поступило сообщение из Франкфурта на Одере о том, что гарнизон восстал против правительства и готов итти в Берлин на помощь революционным рабочим и т. п.
После долгих обсуждений было решено:
1. Провозгласить борьбу против правительства и вести ее до свержения его.
2. Призвать рабочих к всеобщей забастовке.
3. Поддерживать захват газетного квартала (помещение с.-д. «Форвертса» было уже захвачено демонстрантами пятого числа днем).
Карл Либкнехт, по утверждению участников, заявил, что «при таких обстоятельствах не только должен быть отражен удар против Эйхгорна, но возможно и необходимо свержение правительства».
Приведенное решение (в трех пунктах) было принято всеми голосами против шести правых независимцев (всего участвовало 70 человек). Для руководства всем делом выбрано было бюро из трех лиц с равными правами: Либкнехт, Ледебур, Шольце.
«При этих обстоятельствах, — пишет в своих воспоминаниях Вильгельм Пик, — мне пришлось составить на пишущей машинке следующий документ:
Товарищи рабочие!
Правительство Эберта — Шейдемана стало немыслимым. Нижеподписавшиеся — революционный комитет, представители революционных с.-д. рабочих и солдат (независимая с.-д. партия и коммунистическая партия) — объявляют его низложенным. Нижеподписавшийся революционный комитет временно принял на себя правительственные дела.
Товарищи рабочие!
Присоединяйтесь к мероприятиям революционного комитета.
Берлин, 6 января 1919 г.
Революционный комитет:
Либкнехт, Ледебур, Шольце».
«Само собой разумеется, — пишет Пик, — что этот документ был только средством к цели: убедить колеблющихся солдат присоединиться к восстаний».
ЦК спартаковцев, узнавши о решении, не был вполне согласен с ним и считал преждевременным ставить вопрос о прямом свержении правительства, но практические мероприятия решил поддержать и постановил итти вместе с рвущейся в бой массой.
ЦК независимцев в душе был на стороне правого крыла независимцев. Даже лучшая часть независимцев не отдавала себе отчета в том, что вопрос станет о вооруженном восстании, что надо либо решиться на него, либо на данной стадии решительно тормозить немедленные выступления на улицу.
При таких ауспициях начиналась борьба, которой суждено было сыграть решающую роль.
Массы поднялись с небывалой силой. Массы — обнаружили чудеса героизма. Массы инстинктом чуяли, что надо итти до конца. Они вышли на улицу в небывалом числе. Они готовы были итти на какие угодно жертвы. Но надлежащего руководства при описанной обстановке быть не могло. Отдельный героический вождь, даже масштаба Карла Либкнехта, не мог обеспечить руководство в такой обстановке. Тут нужна была сплоченная и закаленная в боях коммунистическая партия. А ее-то и не было. Даже палач Носке вынужден был впоследствии признать, что «если бы эта толпа имела решительных и дельных вождей… она уже утром этого дня могла бы овладеть Берлином».
«То, что произошло в Берлине, — писала «Роте Фане», — явилось, быть может, самым крупным из совершенных пролетарскими массами актов, когда-либо виданных в истории… Пролетарии стояли сплошной массой от Роланда до Виктории, даже до Тиргартена. Они принесли с собой свое оружие, их красные знамена развевались. Они были готовы сделать все, отдать все, даже свою жизнь. Это была армия в 200 000 человек.
«Но тут случилось нечто невероятное. Массы стояли с 9 часов утра. Было холодно и туманно. Вожди же сидели и совещались. Ту ман рассеялся, массы продолжали стоять, вожди же продолжали совещаться. Наступило тремя обеда. Сделалось холодно и голодно. Вожди все продолжали совещаться. Массы лихорадило от возбуждения— они жаждали сделать что-нибудь… Стало опять туманно и наступили сумерки. Печально начали массы расходиться по домам… Снаружи на Александровской площади стояли пролетарии с пулеметами и тяжелыми и легкими орудиями, внутри же здания полиции вожди продолжали совещаться. В здании полиции шел подсчет оружия, матросы стояли на всех концах улиц, всюду были толпы солдат, матросов, пролетариев. Вожди все еще продолжали совещаться. Они сидели и совещались целый день и целую ночь, совещались и на другой день на рассвете и потом днем. Опять по улицам двигались бесконечные толпы народа, вожди же все еще совещались»…
«Совещались», «обсуждали положение», вели «переговоры» независимые: за ними, однако, шла организация «революционных старост». Эта организация была недостаточно самостоятельна и независима, чтобы помочь борьбе революционных рабочих, но достаточно влиятельна, чтобы связать по рукам и ногам тех спартаковских вождей, кто понимал положение. Пока шли «совещания» и «переговоры», Носке с белогвардейскими офицерами занимались «делом».
Правительство Эберта решило перейти в наступление. С.-д. большинства вступили в соглашение с генеральской шайкой. Военный министр, полковник Рейнгарт, назначил было главнокомандующим ген. — лейт. Гофмана. Но затем с.-д. передумали и передали эти полномочия Носке. «Кто-нибудь из нас должен же взять на себя роль кровавой собаки» — сказал о себе в этот момент сам Носке (см. его «Мемуары», стр. 56). Стянуты были все белогвардейские военные единицы. Чтобы выиграть время, правительство Эберта через правых независимцев (затеяло «переговоры» с «революционными старостами». Маклерами выступали Каутский, Гаазе и К°. Вся задача с.-д. большинства заключалась в том, чтобы внести разброд в среду «левых» независимцев, что в значительной мере и удалось.