Однако, прежде чем его советы дошли по назначению, Маркс получил «предерзкое письмо» от Мейена с требованием ни более ни менее как того, чтобы газета не «приспособлялась», а шла «на все крайности» — иными словами, на закрытие, в угоду «свободным». Это «наконец» вывело из терпения Маркса, и он написал Руге: «Во всем этом просвечивает ужасающее тщеславие; оно не желает понять, что ради спасения политического органа не грех пожертвовать несколькими берлинскими вертопрахами, да и вообще ни о чем не думает, кроме своей кружковщины… А мы здесь с утра до ночи терпим жесточайшие притеснения от цензуры, принуждены отписываться в министерство, давать ответы на обвинения обер-президиума, на жалобы ландтага и вопли пайщиков. Я остаюсь на своем посту лишь потому, что считаю долгом, поскольку это от меня зависит, мешать властям в осуществлении их замыслов, и неудивительно, что я несколько раздражен и ответил Мейену довольно резко». Фактически это был разрыв с «свободными», которые, в политическом смысле, все кончили более или менее печально — начиная от Бруно Бауэра, который сделался впоследствии сотрудником «Крестовой газеты», до Эдуарда Мейена; последним умер редактором «Данцигской газеты» и сам убого подтрунивал над своей загубленной жизнью, говоря, что ему дозволено издеваться только над протестантскими ортодоксами (игра на слова ortod — oxen; по-немецки Ochs — бык), ибо критиковать папские буллы запрещает либеральный редактор газеты, щадя чувства католиков-подписчиков. Прочие «свободные» пристроились в официозах или даже в официальных изданиях, как, например, Рутенберг, который несколько десятков лет спустя умер редактором «Прусского государственного вестника».
Но в то время, осенью 1842 г., Рутенберга еще боялись, и правительство требовало его удаления. Все лето газету терзали цензурными придирками, но еще не закрывали ее в надежде, что она умрет естественной смертью. 8 августа рейнский обер-президент фон Шапер представил в Берлин сведения, что число подписчиков «Рейнской газеты» упало до 885. Но 15 октября редактирование «Рейнской газеты» перешло к Марксу, и 10 ноября Шапер уже сообщает, что число подписчиков неудержимо растет: с 885 оно повысилось до 1820, а направление газеты становится все более дерзким и враждебным правительству. Вдобавок в редакцию «Рейнской газеты» был доставлен крайне реакционный законопроект о браке, и она его напечатала. Король был чрезвычайно озлоблен преждевременным оглашением законопроекта, тем более что предполагавшееся затруднение развода вызывало большое недовольство населения. Король потребовал, чтобы газете пригрозили закрытием, если она не назовет лицо, доставившее ей законопроект; но министры знали заранее, что она не пойдет на такое унижение, и не желали доставить ненавистной газете венец мученичества. Они удовольствовались тем, что выслали из Кёльна Рутенберга и, в виде наказания, потребовали назначения ответственного редактора, который бы подписывал газету вместо издателя Ренара. Одновременно с этим на место цензора Доллешалля, известного своей ограниченностью, назначен был асессор Витхаус.
30 ноября Маркс пишет Руге: «Рутенберг, которого мы уже отставили от заведования немецким отделом (где его деятельность заключалась главным образом в расстановке знаков препинания) и которому только по моему ходатайству дали французский отдел, — этот самый Рутенберг, благодаря чудовищной глупости наших государственных властей, имел счастье прослыть опасным, хотя на самом деле он не был опасен ни для кого, кроме „Рейнской газеты“ и себя самого. Власти потребовали его удаления во что бы то ни стало. Заботливое прусское провидение, этот despotisme prussien, le plus hypocrite, le plus fourbe избавил издателя Ренара от неприятной сцены, и теперь новый мученик, уже довольно виртуозно разыгрывающий свою роль, усвоив себе соответствующие позы, язык и выражения лица, старается извлечь всевозможные выгоды из своего мученичества. Он пишет в Берлин и во все концы света, что с ним уходит из „Рейнской газеты“ самый дух ее и что теперь газета займет иную позицию по отношению к правительству». Маркс говорит об этом инциденте в том смысле, что он обострил разрыв с берлинскими «свободными»; насмешки над «мучеником» Рутенбергом, однако, слишком злы и не вполне справедливы.