Однако Маркс продолжал размышлять о событиях в России, которые грозили опровергнуть его учение. Революционное движение длилось недолго, но оказалось потрясающе решительным и действенным. Между 1879 и 1881 годами отделившаяся от народников фракция «Народная воля» организовала 7 покушений на жизнь царя Александра II, последнее из которых достигло своей цели. Через шесть лет «Народная воля» пыталась убить и Александра III; одним из повешенных за участие в этом преступлении был Александр Ульянов, чей младший брат Владимир Ильич Ульянов станет известен как В. И. Ленин. Последовало большое количество арестов и приговоров, и многие русские революционеры оказались в изгнании. Плеханов уехал в Швейцарию с несколькими своими товарищами, включая Веру Засулич, которая в 1876 году застрелила генерала-губернатора Санкт-Петербурга и затем настолько виртуозно сыграла спектакль в зале суда, что присяжные признали ее невиновной в совершении предумышленного убийства. Несмотря на такое прошлое, она осуждала насилие и стремление к цареубийству в русском социализме, который, казалось, потерял из виду обязательное направление на экономику, заданное в «Капитале». Но вопрос о крестьянстве и пролетариате продолжал беспокоить Веру Засулич и ее товарища, находившихся на берегу Женевского озера. В 1881 году она обратилась к Марксу, авторитетно высказывая свое мнение. «Вы не можете не знать, что ваш «Капитал» очень популярен в России, — писала она. — Но о чем вы наверняка не знаете, так это о той роли, которую он играет в нашем обсуждении аграрного вопроса. Нельзя ли разрешить спор, сообщив ваши идеи о возможном будущем нашего общинного землевладения в сельской местности и теории исторической неизбежности для всех стран мира пройти через все фазы капиталистического производства?»
Маркс мучился над проблемой несколько недель и написал не меньше пяти черновиков ответа. Наконец он послал ей краткое письмо, где писал, что «так называемая теория» была неправильно понята: историческая неизбежность буржуазной фазы определенно ограничена странами Западной Европы. Западный переход от феодализма к капитализму представлял переход одного типа личной собственности в другую. А в случае русских крестьян их общественная собственность, наоборот, была бы вынуждена измениться в личную собственность. Однако анализ, данный в «Капитале», не приводит причин ни за, ни против жизнеспособности сельской коммуны». Этот ответ обнадеживал в большей степени, чем его комментарии четыре года назад, — но он был намного осторожнее, (чем первый черновик письма к Засулич, которое объясняло, почему и как русское крестьянство могло избежать судьбы своих западноевропейских товарищей по несчастью:
В России, благодаря уникальному сочетанию обстоятельств, сельская община, существующая в масштабе всей страны, может постепенно освободиться от своих устарелых черт и развиваться непосредственно как элемент коллективного производства в национальном масштабе… Чтобы спасти русскую общину, нужна русская революция. И в этом направлении правительство и «новые столпы общества» лучшим образом готовят массы к такой катастрофе. Если революция придет в благоприятный момент и соберет все силы так, чтобы предоставить сельской общине все возможности, то она скоро разовьется в элемент возрождения русского общества и обретет преимущество над странами, порабощенными капиталистической системой.
Через пять дней после того, как Маркс послал свой окончательный вариант, небольшая группа из «Народной воли» убила царя Александра II в Петербурге, бросив бомбу в его карету.
Зная его упорное убеждение в том, что к революции можно прийти только через коллективное действие рабочего класса, а не с помощью индивидуального фанатизма или актов терроризма, от Маркса наверняка ожидали поддержки Засулич и Плеханова, а не террористов, ищущих смерти и славы. Однако в письме к своей дочери он сознался, что швейцарские эмигранты были «лишь доктринерами, бестолковыми анархо-социалистами, и их влияние на русском «театре войны» — нулевое». А террористы «совершенно полноценные ребята без мелодраматического позирования, простые, прозаичные, героические… Они стремятся убедить Европу, что их способ действия является специфически русским, исторически неизбежным, морализировать по поводу которого следует так же мало, как по поводу землетрясения на Хиосе».
Невозможно себе представить, чтобы молодой Маркс мог иметь такую позицию: он много лет осуждал социалистов, которые использовали такие методы, как заговоры, государственные перевороты и политические убийства. К 1881 году он, однако, был болен и изнурен. Маркс, так нетерпеливо предвкушавший ранее пролетарскую революцию, сейчас, казалось, устало ожидал хоть какого-нибудь восстания. После рождения внука он размышлял о том, что у детей, «рожденных в этот поворотный пункт истории… впереди самый революционный период, который когда-либо испытывал человек. Поэтому плохо сейчас быть «старым», так как это значит предвидеть вместо того, чтобы увидеть».