Людвиг фон Вестфален умер через месяц после того, как Маркс представил свою статью в редакцию «Немецкого ежегодника», и с его смертью Карл утратил самого верного и сильного своего защитника в семье Вестфален. Фердинанд — отныне глава семьи — немедленно приступил к решительным действиям по расторжению помолвки своей сестры, подключив к этому весьма консервативно настроенного дядюшку, Генриха Георга фон Вестфалена.
Хотя до конца неясно, насколько Каролина фон Вестфален была осведомлена об отношениях Карла и Женни, но сторону дочери она приняла безоговорочно и поспешила увезти Женни подальше от Фердинанда — в свой собственный дом в курортном городке Кройцнах, в 50 милях к востоку от Трира {33}. Там обе женщины остались на некоторое время, чтобы переждать бурю.
Маркс также покинул Трир, направившись в Кельн. Там он присоединился к членам своего старого берлинского Докторского клуба — теперь в него входили и некоторые влиятельные деловые люди Кельна, считавшие себя в оппозиции прусскому правительству {34}. Берлинский приятель Маркса, Георг Юнг, а также новый знакомый, Мозес Гесс, смогли убедить группу бизнесменов начать финансирование газеты «Rheinische Zeitung», которая позиционировалась как печатный орган, пишущий о «политике, коммерции и промышленности» — эту фразу читатели сразу должны были интерпретировать правильно, понимая, что газета соответствует интересам «среднего класса» {35}. Состав сотрудников «Rheinische Zeitung» наглядно демонстрировал, как разнородна была оппозиция в Пруссии того времени — что было и ее силой, и ее слабостью. В дополнение к младогегельянцам, социалистам, националистам, демократам и радикалам-интеллектуалам всех мастей в редакцию и попечительский совет входили либеральные юристы, доктора и промышленники. Наиболее значимыми фигурами среди них были банкир и железнодорожный барон Людольф Кампгаузен, будущий премьер-министр Пруссии, и бизнесмен Давид Юстус Ганземан, будущий министр финансов {36}.
Правительство Пруссии, не способное идти в ногу со временем, — вот что объединило всех этих людей. Средний класс, класс предпринимателей, значительно окреп с 1834 года, когда образование Таможенного союза позволило ему распространить свое влияние по всему Германскому союзу, укрепляя деловые связи между землями и расширяя торговлю. Эти люди прекрасно знали, что из себя на самом деле представляет Германская конфедерация с ее обособленными маленькими государствами, сепаратизмом, местными правителями, законами и валютой — со всем, что являлось препятствием на пути промышленного роста страны.
Они хотели, чтобы Союз стал единой нацией, единой политической и экономической силой. Однако восстановление связей между землями — это еще не все. Как и многие представители интеллигенции, которые считали, что правительство душит свободу слова, диктуя, что следует и чего не следует писать, они были убеждены, что дальнейшее развитие Пруссии невозможно без глубоких социальных перемен. Как могла сплотиться нация, не имеющая возможности выбирать достойных; нация, не имеющая свободы слова и собраний, не знающая равенства перед законом и справедливого налогообложения? (Последний пункт был особенно болезненным именно для среднего класса, поскольку основное налоговое бремя ложилось именно на его плечи — дворяне не облагались налогом вовсе.)
Голоса, призывавшие к реформам, из Рейнской земли звучали особенно громко, потому что эта область Пруссии была наиболее экономически развита. Интеллектуальным центром области был Кёльн {37}. Марксу было 23 года, когда он приехал сюда, имея в активе всего лишь одну неопубликованную статью. В течение года он стал редактором одной из самых влиятельных оппозиционных газет Пруссии.
«Rheinische Zeitung» была запущена в производство 1 января 1842 года — на тот момент у газеты было 400 подписчиков. Маркс начал писать для нее четыре месяца спустя. В первой статье он вновь вернулся к проблеме свободы прессы, на что его сподвигли дебаты в парламенте Рейнланда {38}. Рискованным и спорным был не только предмет статьи, но и тот факт, что в ней упоминались дебаты в провинциальном парламенте — чего цензура не одобряла, потому что простой народ мог не разобраться в подробностях и посчитать, что речь идет о правительстве в целом. Для монархистов-абсолютистов депутаты парламента всегда были «учениками дьявола», распространять же их слова — «значит делать широкого читателя еще глупее, чем он есть на самом деле» {39}.