— Ничего со мной не случится, папа. Не бойся, — он встал из‑за стола. — Ты меня за этим и звал?
— За этим. И еще соскучился. Ты что‑то в эти каникулы редко заходишь. Заходи чаще.
— Хорошо.
— Как там мать?
— А все так же! Из Туапсе почти не вылазит. Алешку жаль.
— Зову к себе — не идет. Дуется.
— Ну так ясное дело! Он мать жалеет. Плачет, когда она пьяная.
— Ты бы поговорил с ним.
— Бесполезно. Пусть подрастет.
— Ты думаешь, когда подрастет, поймет?
— Поймет.
— А ты понимаешь?
— Понимаю. Тебе тяжело было с мамой…
— Спасибо.
— Не за что. Я пошел?
— Ага.
Петр оглянулся через плечо, успел увидеть старые кроссовки на сыне да потертые снизу халоши джинсовых брюк. Вот и все.
Петр чувствовал в душе нарастающее глухое раздражение. От чего — и сам не мог взять в толк. Ныло под сердцем, наматывался клубок каких‑то неуловимых неприятных мыслей и чувств. Потом он заметил, что страшится прихода Гульяны с работы. Что‑то в нем изменилось по отношению к ней. Неужели отравленное слово Олега проросло в душе? Вот уж не знал он, что такой мнительный. Чтоб отвлечься от дурных мыслей, он принялся «вязать» оконную раму для сауны. Увлекся, не заметил, как пролетело время и Гульяна пришла с работы. И не пошла в дом сразу, как обычно, а к нему подошла, игриво прижалась этак бочком.
— Ты чего хмурый?
— Заметно?
— Да.
— А черт его знает! — Петр строганул фуганком в сердцах и приставил рейку к глазу — ровно ли?
— А я знаю. Ильяшенчиха сейчас рассказала мне, как вы с Олегом Горловым ругались. И он тебе гадость про меня ляпнул.
— Ну ляпнул.
— И ты поверил.
— Нет.
— А чего хмурый?
Петр отложил выструганный гладенько брусочек для оконной рамы, повернулся к жене, оперся поясницей о верстак.
— Ты знаешь, вчера мы ходили по складу с ученым из Краснодара. И в это время в горах ухнул страшный взрыв. У меня сердце оборвалось — не Андрейка ли там подорвался? И вот с тех пор болит сердце, не проходит…
— Ладно, ты мне зубы не заговаривай, говори — поверил Олегу, нет? — она резко толкнула его в плечо. — А ну в глаза смотри!
Петр поднял на нее глаза. Что там она в них увидела? Только губы у нее перекосились, в глазах метнулся темный огонь, она бросила на верстак небольшую плетеную хозяйственную сумочку свою и, развернувшись так, что из‑под ног у нее брызнули стружки, стремительно направилась к калитке.
— Сейчас я ему!..
— Да оставь ты его! — усмехнулся ей вслед Петр. — Я сам его вздую. Не связывайся!..
Но Гульяну уже не остановить.
Олег Горлов и думать забыл про Петруху безногого, как Петра называли между собой односельчане. Он обшивал стенку сараюшки нарезанными дощечками, когда вот она перед ним — Гульяна со штакетиной в руках. Он обалдело уставился на нее. И не успел ничего сообразить, как она огрела его штакетиной плашмя. Да так больно, что он заорал благим матом. Хорошо, успел пригнуться, и удар пришелся не по голове, а по спине. За первым ударом последовал второй, третий. Отступая, закрываясь руками, он споткнулся о стопку дощечек, приготовленных для обшивки сарая, и упал. Она безжалостно колотила его лежачего. И если б не выбежала из дому на его крики жена, простоволосая, с голыми руками, и своей тушей не сбила с ног Гульяну, она, наверное, забила бы его насмерть.
Гульяна, словно мяч, отлетела от тучной Горлихи и завалилась между картофельными рядками. Вскочила и запустила штакетину в убегавшего в дом по — заячьи хозяина.
Горлиха коршуном подлетела к разъяренной Гульяне.
— Ты чо, соседка! Ополоумела? Так я живо санитарную машину вызову. А ну‑ка говори!
— У своего бутылкоголового спроси, — отряхиваясь,
цедила сквозь зубы Гульяна. — Ну‑ка тащи его сюда, я при тебе пытать буду.
— Ну — ну. Потише. А то мигом патлы пообрываю.
— Говорю, тащи сюда его, пытать буду при тебе. Не то и тебе сейчас п… навешаю!
Горлиха попятилась, оглядываясь на дверь, из которой высунулся побитый хозяин.
— Чего она, Олег? Скажи ты ей! Иначе она окна побьет нам.
Гульяна с криком кинулась к двери, пытаясь прорваться через хозяйку к обидчику.
— Иди сюда, козел! Веди меня к тому армянину, которому я продалась! Слышишь? Иначе сегодня ночью дом сожгу! Ну…
Хозяин захлопнул дверь, потом снова высунулся.
— Да мы просто трепались про баб. Я в шутку и ляпнул…
У Горлихи при этих словах вытянулось лицо. Брови сошлись на переносице. Она взбежала на крыльцо и сильно рванула на себя дверь, которую хозяин успел захлопнуть перед самым ее носом. Она так сильно дернула, что выдернула мужа на крыльцо.