Гульяна не сразу ответила. Не отрываясь от своего вязания, вскинула брови.
— А это, как ему хочется. Я без претензий. Тетя — так тетя, мама — так мама. Хотя двух мам у человека не может быть. Мама — одна — единственная, и это свято. Я его понимаю. И не имею никаких претензий! Хотя ему будет у нас хорошо, как у папы с мамой.
— А? Как, Алеша?
— Годится! — с готовностью отозвался малыш.
— Ну вот! — поднялся из‑за стола Петр и расправил плечи. — Теперь у нас настоящая большая семья.
— А можно я иногда буду ходить домой к маме? — оставаясь на месте с видом, что разговор еще не закончен, вдруг спросил Алешка. — Она без меня совсем дойдет…
— Можно, конечно, никто тебя держать не будет! — сказал Петр и взглянул на Гульяну. У той замерли в руках спицы. Она подняла глаза, полные удивления и восхищения малышом.
— Правильно, Алеша, маму надо жалеть!
Вечером, когда вся семья была в сборе и они сидели за ужином, вдруг стукнула калитка и кто‑то вошел в сенцы. Гульяна выглянула в коридор и глаза у нее расширились. На пороге возникла Ольга.
— Приятного аппетита, — сказала она, с трудом удерживая под мышкой огромный узел. — Вот, Алешкины хархары принесла. Тут его одежонка, портфельчик, книжки, обувачка…
— Садись с нами, — Гульяна подвинула табуретку, смахнула с нее воображаемую пыль кухонным полотенцем. На нее, на то, что она делает, глядел во все глаза Алешка, забыв про вкусный плов в тарелке. Ему, видно, очень понравилось, что тетя Гуля приглашает мать за стол.
— Садись с нами, мам, — сказал он и даже подвинулся на своей табуретке.
— Нет, сынок, — сказала Ольга. — Мне некогда, стираю. Куда положить? — снова обратилась она к хозяйке.
— А туда, в его комнату, — Гуля повела Ольгу по коридору в комнату, которую отвели для Алешки.
Ольга опустила узел на кровать и, пьяно качнувшись, попросила хозяйку:
— Можно я подожду Петра, мне с ним поговорить надо.
— Чего ты здесь будешь сидеть? Пойдем с нами ужинать.
— Нет. Не хочу. Н — не могу, понимаешь? — она с мольбой взглянула на Гульяну. — Пожалуйста, не проси. Скажи Петру, что я подожду его, пока он поест…
Петр сразу отодвинул тарелку, встал из‑за стола и пошел к Ольге.
Та сидела на незастеленной еще кровати Алешки. Подчеркнуто прямая, со сплетенными аккуратно ногами и с гордо поднятой головой. Как на принужденном свидании.
— Ты всегда был правильным, — заговорила она, как только он появился на пороге. — И всегда был неверным. Неверность прощаю, а правильность Бог простит. А может, и не простит. Ты отнял у меня последнее, что меня радовало в этом мире. Сына Алешку. Не говорю уже про Андрея. Если б ты не ушел из дома — он был бы жив…
— Не надо об этом, Ольга! Прошу.
— Хорошо, не буду, — она внимательно огляделась. — А вы с Гулькой живете, как куркули, — завистливо покачала головой.
— То есть?… — не понял Петр.
— И то есть, и то есть — все есть. Домище вон какой! И в доме полно. А стол так ломится: картошечка молодая, селедочка иваси, цыплята — табака… Огородище вон какой!
— Кто тебе мешает жить хорошо? Я тебе оставил дом. И в доме все. Огород тоже не меньше…
— Огород‑то не меньше, только кто на нем работать будет?
— А моряки дальнего плавания. Пригласи в гости, лопаты в руки — и пошел.
— Издеваешься? Давай! — она пьяно откинула со лба нависшую прядь. — А я вольная птица! Хочу люблю, хочу гоню. Живу в свое удовольствие. Мне сам черт не брат. Не гнусь на грядках. И не держусь, как вы, за эти хархары. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Но… Ты не думай, что я Алешку просто так отдала. Не болезнь — вот бы ты у меня получил! — она скрутила дулю, выставив длинный накрашенный ноготь. — Заболела я. Чем‑то нехорошим. Теперь нужно двести рублей. Врачам сунуть. Слышь? — Она качнула по комнате нетвердым взглядом. Ее, кажется, развозило. Видно, перед тем как идти сюда, она выпила для храбрости. — Последняя моя просьба…
— Деньгами у нас распоряжается Гульяна, — отводя глаза, сказал Петр. — Надо у нее спросить. Гуля! — позвал он.
— А может, не надо? — почему‑то стушевалась Ольга. Но Гульяна уже появилась на пороге.
— Ей двести рублей надо, — сказал Петр, кивнув на бывшую жену. — На лечение.
— Н — н-ну! — Гуля явно растерялась. — Ты‑то что скажешь? — она робко взглянула на Петра.
— Дай, если есть, — Петр холодно посмотрел на сникшую Ольгу. — Болезнь‑то какая?
— А черт те знает. Нехорошая какая‑то…
Гульяна попятилась в коридор, глядя на гостью широко раскрытыми глазами. И кинулась за деньгами.
— Во! — крикнула ей вслед Ольга. — Испугалась! Чистенькая! И чем эта тонконожка тебе приглянулась? — она пренебрежительно оттопырила губу.