Брюллов, конечно, внес немало своего в копию с Рафаэля. Точно передав рисунок фигур и архитектуры, он не уловил (пользуясь масляными красками) воздушности фрески, сделал изображение более «плотным» и выдержал его в теплых, коричневатых тонах (принятых в историческом жанре конца XVIII и начала XIX в.). Тем не менее его копия доносит до нас величавость и благородство замысла, грандиозный композиционный размах оригинала. Работая над нею, Брюллов имел достаточно времени, чтобы глубоко прочувствовать возвышенную мощь образов и значительность содержания оригинала. В Ватикане, перед «Афинской школой» бледнели и мельчали начинания самого художника («Благословение детей», «Гилас и нимфы», «Эрминия у пастухов», «Клеобис и Битон», «Осада Коринфа») и восхваляемые в те годы картины Камуччини, Агриколы и иных, ныне позабытых знаменитостей. Копия помогла подготовиться к работе над большой картиной. Проницательно заметил А. С. Пушкин: «…Брюллов, усыпляя нарочно свою творческую силу, с пламенным и благородным подобострастием списывал Афинскую школу Рафаэля. А между тем в голове его уже шаталась поколебленная Помпея, кумиры падали, народ бежал по улице, чудно освещенной вулканом». Художник готовился к тому, чтобы писать свою картину.
Италия недавно пережила полосу восстаний и оставалась неспокойной. После революции во Франции, крушения ряда тронов в Европе, пожара Москвы и, наконец, катастрофы огромной державы Наполеона трудно было поверить в гармоническое развитие нового XIX столетия. С родины шли разительные вести: зимой 1825 - 1826 года - о восстании на Сенатской площади, о терроре Николая I; летом 1826 года - о казни и о ссылках декабристов. Мы не знаем писем об этом (да их и не писали), но слухи или рассказы должны были доходить до Брюллова в Риме. Гвардия восстала, народ метал поленьями в царя!…
Брюллов в Италии не был оторван от родины. Он вспоминал о ней в дружеском доме Гагариных, в литературно-художественном салоне Зинаиды Волконской, где он встречал Бруни, Александра Иванова, молодого философа Н. М. Рожалина, поэта и критика С. П. Шевырева. В беседах с ними, в спорах и мечтаниях крепло его желание создать картину, воплощающую дух переживаемой эпохи.
О создании произведений, выражающих глубокие мысли в классически ясной форме, мечтал (немного позднее) Александр Иванов: «Если я и сверстники мои не будем счастливы, то следующее за нами поколение пробьет себе непременно столбовую дорогу к славе русской и потомки увидят, вместо «Чуда больсенского», «Атиллы, побеждаемого благословением папы» (фрески Рафаэля в Ватикане. - А. С), блестящие эпохи из всемирной и отечественной истории…» 9.
Соперничество с классиками, великие события прошлого, живые характеры - вот что пока еще неясно рисовалось в воображении Брюллова. Он был внутренне подготовлен к созданию «огромной картины». Уже в 1824 году он писал Обществу поощрения художников: «В Риме стыдишься произвести что-нибудь обыкновенное».
В 1827 году Брюллов осматривал раскопки Помпеи [*] и поступившие в неаполитанский музей вещи, найденные на раскрытой к тому времени территории. Позднее он рассказывал Железному, что у него «во время осмотра этого города… блеснула мысль написать большую картину и представить на ней гибель Помпеи». Об обстоятельствах катастрофы, погубившей город, художник знал из текста двух «Писем» римского писателя Плиния Младшего, - рассказа об извержении Везувия в 79 году первого века, о гибели людей под массой падавшего пепла, о мраке и ужасе.
[* Город носил названия «Помпеи». В связи с картиной Брюллова применяется, однако, существовавшая в России иная форма этого наименования - Помпея].
Систематические раскопки Помпеи начались в 1748 году. В начале XIX столетия было издано несколько трудов о городе, его архитектуре и находках. В 1829 году вышел в свет большой альбом «Thermes de Pompei», в котором текст и таблицы были подготовлены Александром Брюлловым. Молодой архитектор находился в Помпеях в 1824 году, и как раз при нем были раскрыты термы - «прекрасное здание публичных бань», которым он и посвятил свое исследование, превосходно изданное в Париже.
Александр Брюллов писал во вступлении к альбому: «Обстоятельства, стеревшие Помпею с лица земли, спасли ее руины. Погребенная восемнадцать веков под вулканическим пеплом, которым скрыл ее Везувий, она является нам совсем такой же, какой была в правление Тита. Следы человека в ней еще столь живы, что глаз изумляется, не встречая ее обитателей».
Карл еще до появления альбома, разумеется, слышал увлекательные рассказы Александра. Один такой рассказ дошел до нас в письме А. П. Брюллова из Помпеи (от 2 декабря 1825 г.), посланном матери: «…Я выхожу на главную дорогу, ведущую к городским воротам [*]; предо мною ряды гробниц и памятников […]. По правую сторону первое жилище - дом Диомеда… Я забываю век, в котором живу, мечтаю видеть сей город в цветущем его состоянии: толпы народа теснятся по узким улицам… [* Ал. Брюллов имеет в виду дорогу, ведущую в Помп от Неаполя, почти со стороны Везувия, - Дорогу гробниц.]