Портрет Фанни Персиани.
Масло. 1834
Картина Брюллова - вовсе не двухнедельная импровизация. Она была экспериментом, опровержением, доказательством. Если бы в Милане речь шла только о своевременном участии в выставке, художнику было бы достаточно взять любой из многих уже обдуманных им сюжетов на античную или итальянскую тему. Но изображенное им убиение Инесы напоминает об ином - о многочисленных «смертях» и «казнях», занимавших первые места в парижском Салоне 1834 года. Авторы этих картин: Клериан, Дебак, Дюрюпт, Гране, Рокплан, Анри Шеффер, де-Форбэн и другие и, более всего, Поль Деларош, назойливо вспоминались Брюллову на пути из Парижа в Милан: их хвалила парижская художественная критика, несправедливо упрекавшая его. И тогда Брюллов воспользовался случаем продемонстрировать, что сюжеты и средства мастеров Салона доступны ему без усилий и в полной степени. Он блистательно доказал это, не задумавшись, что мелодраматические и обстановочные, костюмные картины Салона не заслуживали его соперничества: успешно состязаясь с их авторами, Брюллов на самом деле проигрывал. По резкому, но верному определению А. Бенуа, картина выдает свое «театральное происхождение: слащавый патетизм примадонны, валяющейся у ног мерзавца-баса; величественное и черствое хладнокровие последнего; скрежет зубов и бешеные замашки наемных убийц; декорация и мебель…» 15. Впрочем, тот же Бенуа справедливо отметил «замечательную легкость живописи». В творчестве Брюллова «Инеса» одинока, недаром он написал в том же самом 1834 году в Милане такую далекую от «Инесы» вещь, как полный глубокого очарования портрет певицы Фанни Персиани (Научно-исследовательский музей Академии художеств СССР). Брюллов изобразил ее в роли Амины из «Сомнамбулы», одной из известнейших опер Винчен-цо Беллини (уже три года исполнявшейся тогда в миланской Ла Скала). В портрете господствует тихая задумчивость, выражение одухотворенности и скромности.
В России с нетерпением ожидали «Последний день Помпеи» и его автора. Картина прибыла в Петербург в конце лета 1834 года, была Демидовым «всеподданнейше поднесена» Николаю i и, наконец, помещена в Академии художеств. Демидов сообщал Брюллову об успехе картины и советовал ему, «не опасаясь ничего… не терять случая сюда приехать». Он странным образом заканчивал свое письмо: «…удержаны здесь не будете». Художник же не спешил воспользоваться «милостями» Николая. Из Милана он поехал в Болонью, а оттуда в Рим. В мае 1835 года он отправился в Грецию вместе со своим другом, архитектором Н. Е. Ефимовым. Они сопровождали В. П. Давыдова, затеявшего «художественную экспедицию» в Грецию, Турцию и Малую Азию; Брюллову и Ефимову предстояло снимать «виды с мест и строений».
Раненый грек. Сепия. 1835
Брюллов был первым крупным русским художником, посетившим Грецию. Его впечатления должны были быть сильными и волнующими: он стоял на земле древней культуры, всматривался в мраморы руин, его окружали тени легендарных героев и богов Эллады. В те годы страна боролась за независимость: еще не затихшие крупные крестьянские восстания, тревога политических событий и слава живых героев создавали особую атмосферу в Греции. Брюллов зорко наблюдал встречавшиеся ему сцены. Мастерски владея и карандашом и одноцветной акварелью (сепией), он создал ряд смело и широко набросанных этюдов: «Турок, садящийся на коня», «Грек, полулежащий на земле», «Раненый грек», «Грек, лежащий на скале», «Горная дорога». Замечательна энергично исполненная сепия «Горные охотники» (Государственная Третьяковская галерея).