Память Брюллова хранила много ярких сцен, и по вечерам у Гагариных «он делал из них чудеса». На круглом столе с бумагой, карандашами, красками «появлялось или одно из сравнительно больших его произведений или же несколько маленьких шедевров. То были или впечатление, принесенное с прогулки, или фантазия романтического, порой классического характера, или иллюстрация последнего чтения, то, наконец, воспоминание юности или опыт нового способа живописи, или же случайно нарисованная фигура, о которой он весьма живо импровизировал вслух целую историю с забавными замечаниями…»
Большое значение в совершенствовании лучших сторон творческой индивидуальности Брюллова имела его постоянная работа в области портрета. Далеко не все его портретные произведения известны сейчас, но и нескольких достаточно, чтобы судить о серьезности интересов Брюллова-портретиста в 1820-х годах. Он ставил целью уловить если еще не характер человека в целом, то хотя бы его основные черты, и передавал настроение или выражение модели. Так, полковник А. Н. Львов кажется в портрете, написанном в 1824 году, задумчиво-мечтательным и насмешливым одновременно. Он изображен (портрет находится в Государственной Третьяковской галерее) на темном фоне, в темной одежде, и это заставляет сосредоточить все внимание на живом выражении лица этого «истинного добродетельного человека» (так отозвался о нем сам художник). Небольшой портрет был в работе недолго (будто бы только три часа) и несет на себе отпечаток благожелательного отношения автора к Львову. Подобная же личная нота чувствуется и в другом портрете двадцатых годов, изображающем крупного общественного деятеля Италии Капочелатро («Портрет Тарентского епископа», Государственный Русский Музей). «Тарентский епископ» - одно из наиболее серьезных и проникновенных портретных произведений художника. Капочелатро был «ученым мужем и почтенным…, который и без чинов и без места внушает уважение и любовь; у него собрание книг, медалей и картин», - так сообщал о нем в одном из писем поэт К. Н. Батюшков6. В начале XIX столетия епископу довелось быть министром Неаполитанского королевства, и он основывал школы, библиотеки, музеи. Бесспорно, Брюллов с живым увлечением писал умного, любезного и, одновременно, иронически настроенного старика. Сухое, желтое лицо Капочелатро передано с редкостным для той поры сосредоточенным вниманием. В портрете нет никаких атрибутов, могущих «украсить» его или подчеркнуть то, что изображен один из «князей церкви». В почти одноцветной живописи, в серьезности характеристики заключена большая правда.
Смелые творческие искания породили и портрет метателя тяжестей Д. Марини (Новгородский музей-заповедник). Записка на итальянском языке на обратной стороне холста уточняет сведения об этом произведении. Она гласит: «Портрет знаменитого игрока в паллону Доменико Марини, написан Карлом Брюлловым, русским, проживавшим в Риме в 1829 году…»
Портрет Д. Марини. Масло. 1829
Полно динамики энергичное композиционное решение портрета: фигура отклонилась налево; мускулистая рука, держащая колючий тяжелый шар, пересекает ее; голова обращена в ту сторону, куда должна быть брошена паллона. Выразительность заключена не только в контрастных движениях фигуры, руки, головы - она усилена противопоставлениями светлого и темного: белая рубаха контрастирует со смуглой рукой, матово-желтоватое лицо обрамлено смолисто-черными локонами. Надо было находить красоту в народных спортивных играх и уважать простого человека, чтобы так воодушевленно создать образ Д. Марини.
Брюллов одновременно работал в Риме над большими портретными композициями. Он несколько раз варьировал портрет великой княгини Елены Павловны (вариант 1830 года находится в Государственном Русском музее). И здесь он удачно, хотя и без заметного вдохновения, испробовал свои силы и дал новую, непринужденную трактовку традиционной схемы парадного изображения с фигурами в полный рост на фоне дворцовой обстановки.
В 1861 году В. В. Стасов, выступая с резкой критикой творчества Брюллова, выделил его небольшие, интимные портреты. Он дал им характеристику, вполне справедливую и по отношению к работе двадцатых годов: «Разнообразие портретов у Брюллова изумительно: как бывало всегда у великих портретистов, что ни портрет, то новый мотив, самый простой, самый естественный и вместе самый выразительный для натуры изображаемого лица. Кажется, самый характер человека, свойства его натуры (…) диктовали Брюллову, какую форму, какую позу, какое движение дать тому, кто должен появиться в портрете…» [7].