– Изжога.
– Тем более извини. Жаль, что ты невесел. У меня отменное настроение.
– Заметно. Куда более лучезарное, нежели в то утро, когда тебя должны были провозгласить императором.
– Да ну – императором! – хмыкнул Дварфлинг, – Эка невидаль!
– Точно! – рассмеялся Карл. – Нет, конечно, императором, само собой разумеется, очень хотелось быть, не обижайся. Но, если честно, какое может быть сравнение того утра с этим? Там – холод, сырость, серое небо. И Рим – не город, а полупокойник. А здесь – тепло, лето, птички поют, на небе ни облачка, ветерок, и мой Ахен свеж и весел, как растущее дитятко, только что научившееся ходить.
– Кстати, о детях, – фыркнул Алкуин, – Я вчера по приезде видел Герсвинду. Она что, беременна?
– На пятом месяце.
– Когда ты только угомонишься!
– Никогда. Люблю женщин и рожаемых ими детишек.
– Когда эта чертова саксонка сбежала и ты поручил Аудульфу разыскать ее, я был уверен, у него хватит ума не вполне выполнять твой приказ.
– Ну конечно. Если бы ты ее поймал, ты бы непременно ее свел со свету, – подковырнул Алкуина Эйнгард.
– Что ты имеешь в виду, Формикула? – напыжился аббат.
– Как что? – с простодушно-нахальным, хоть и сонным видом откликнулся летописец императора. – Ведь это же ты отравил Фастраду и Лиутгарду.
– Слушай, Карл, угомони этого плута, а то уж если я кого-нибудь и отправлю на тот свет, так это его, – бледнея еще больше, сказал Алкуин. – И некому будет описать твою встречу с элефантом.
– Эй, Дварфлинг! – со смехом притопнул на Эйнгард а император.
– Видит Бог, я этого не хотел, – вздохнул коротышка.
– Чего именно? – спросил Карл.
– Обижать бедного, измученного болезнью и скорбью аббата. Ей-богу, я бы и сам прикончил ваших жен, ваше величество, если бы речь шла о свадьбе с красоткой Ириной.
Девушка L самом цветении – еще ведь и шестидесяти не исполнилось. К этому возрасту невесты наливаются соком, как эти вот яблоки, и столетние старцы влюбляются в них и манят к себе с того света. Говорят, в аббатстве Сен-Рикье очень красивое кладбище. Не отправить ли туда Герсвинду на исповедь к Ангильберту? А то ведь старцы, чего доброго, перетащат Ирину к себе на тот свет.
– Эй, слуги, – позвал Карл, – принесите кляп.
– Все, все, умолкаю!
– Не обращая внимания на этого болтуна, – сказал Алкуин, – хочу, кстати, попросить тебя, Карл, когда приедут послы от Ирины, ты уж упрячь куда-нибудь от их взоров свою саксонку.
– Сам понимаю, не маленький, – буркнул император.
– Не маленький? А тогда – с Лиутгардой?
– Ну, тогда я просто влюбился в Лиутгарду с первого взгляда и не мог с собой справиться.
– Будь добр, не влюбляйся на сей раз ни в кого. Ладно?
– А мне можно? – спросил Дварфлинг.
– Можно, – сказал Алкуин. – Желательно – в молчание.
– Это невозможно, – возразил Эйнгард. – Ведь молчание – моя жена.
– Как это? – изумился аббат.
– От брака между болтуном и молчанием рождаются рукописи, – пояснил летописец Карла.
– В кого же может влюбиться болтун? – спросил Карл.
– В свеженькую хорошенькую сплетню, – ответил Дварфлинг.
– Или в дочку повара, – хмыкнул Алкуин.
– Интересно, а бывал ли в кого-нибудь влюблен достопочтенный Флакк Алкуин Штукатурщик? – спросил Эйнгард.
– В истину, – с самым серьезным видом отвечал аббат.
На это и Карл и Эйнгард способны были лишь одновременно хрюкнуть и запить свой смех вином.
– А правда ли, что древние римляне утверждали, будто истина – в вине? – поинтересовался Эйнгард.
– Так и быть, налейте и мне полстаканчика, – сказал Алкуин. – Кстати, об истине и о римлянах. Я недавно точно выяснил происхождение названия Ахена. Мы-то думали, что это – «капля воды», а оказывается, здешняя древняя купальня при римлянах была посвящена Аполлону, который у кельтов назывался Гранн. Aquae Granni – Купальня Гранна.
– Вот оно как? – удивился Карл. – А капля воды мне почему-то нравилась больше.
– Смотрите! Смотрите! – воскликнул тут Алкуин, приподнимаясь с места. – Идут!
И впрямь, за разговором они и не заметили, как из дальнего леса вышла ожидаемая процессия и двинулась по направлению к мосту через реку. Впереди ехали двое всадников, сразу за ними вышагивал слон, укрытый огромным синим ковром, на котором восседали Ицхак бен-Бенони и его сын Уриэл бен-Ицхак. Далее следовало еще десятка два всадников и две большие телеги, груженные скарбом.
– Это… он?.. – с трудом вымолвил Карл. – Такой маленький?
– Он, кто же еще, – усмехнулся Алкуин. – Ты волнуешься так, будто этот несчастный элефант – жених, а ты – невеста.
– Аббат все грезит о свадьбе, – произнес Дварфлинг.
В этот миг на смотровой площадке появился географ Дикуил.
– Ваше величество, – сказал он, – обратите внимание, к нам приближается элефант.
– Благодарю тебя, дружище, – сказал Карл, – а мыто стоим и гадаем, он это или не он. Я вижу клыки! И длинный нос! Эй, слуги, несите мне мой наряд!
– Свадебный? – съязвил Дварфлинг, но тотчас добавил: – А хорош элефантище!
– Но он кажется, не белый, – присматриваясь к слону из-под ладони, сказал Карл.
– Эркамбальд уверял, что он светло-серый, – пояснил Дикуил, – а поскольку обычные элефанты темнее, то такие, как он, считаются белыми.
– Вот оно что, – с некоторым разочарованием пробормотал император, – И не так уж он велик, как ожидалось…
Алкуин рассмеялся:
– Желаемое, а там паче – желаемое в течение длительного отрезка жизни, всегда кажется человеку при достижении не таким большим и прекрасным, как вожделелось. Элефант как элефант. Да ты посмотри, он в полтора раза выше лошади.
– А я ждал, что в три, – тихо прошептал Карл.
Тем временем слуги принесли красивый плащ, украшенный узорами из золота – разнообразными зверями с альмандинами и гранатами крупной величины, и чулки в виде длинных обмоток из мягчайшей кожи. Облачившись, император обулся в войлочные башмаки на кожаной подошве и в довершение всего надел на голову корону – темно-зеленую шапку, перетянутую золотым обручем и увенчанную огромным рубином, обрамленным золотом. В таком облике Карл покинул смотровую площадку и отправился встречать своего долгожданного элефанта. Вместе с ним из ворот пфальца выбежали веселые, едва успевшие причесаться дочери – Хруотруда и Берта, Гизела и Теодората, Хильтруда и Хруотгайда. С ними же были и внуки – Ромуальд, Нитард, Арно, внучки – Регнитруда, Хруотильда. Появились Дикуил, Алкуин, Эйнгард, Дунгал, Мегинфрид, Аудульф, Агобард, Петр, Павлин, Арно, коннетабли, сенешали, майордом Отто. Сюда же, на площадь перед пфальцем, отовсюду бежал народ ахенский, и, прежде чем слон сошел с моста, здесь уже собралась огромная толпа встречающих.
– Элефант! Элефант! – несся по толпе благоговейный ропот.
– Вот это да!
– А ты говорил!
– А что я говорил?
– Ну, что наш Карл…
– Что наш Карл?
– Мол якобы не то… римлянам продался, императором стал.
– Дурак ты, ей-богу!
– Сам дурак! Смотри, какое чудище! Ни у кого такого нет, а у нашего Карла – будет.
– Другому, поди, не пришлют с того света такое.
– Почему с того света?
– Ну, то есть с того конца света.
– А-а!
– Теперь попробуй скажи, что наш Карл не то!
– А новую купальню, видать, для элефанта строят?
– Должно быть.
Тем временем они сближались – император франков и император джунглей Иравади, несостоявшийся повелитель всех бирманских слонов и состоявшийся владыка Западной Римской империи.
– Нет, он все-таки великий, – промолвил Карл с гордостью.
В ответ на это замечание Цоронго Дханин Фихл Абьяд Абуль-Аббас поднял свой хобот и громко вострубил, повинуясь едва заметному тычку Ицхака, обученного слоноводом Аббасом.
Карл так и обомлел. Приложив ладонь к груди, он правую руку выставил вперед и сказал:
– Приветствую тебя, брат мой, Абуль-Аббас!
И тут у многих мелькнуло ощущение, будто они и впрямь присутствуют при долгожданной встрече двух августейших братьев, ибо чем-то слон и Карл смахивали друг на друга. У обоих столь короткие шеи, что как бы их и нет вовсе, длинноносость, ушастость, и пышные, лихо закрученные усы императора франков здорово напоминали собой бивни Абуль-Аббаса, и ноги его в кожаных обмотках были столь же массивны, как у элефанта. А главное – одинаковое выражение глаз у того и у другого – одновременно и простодушное, и царственное. Сходство подчеркивалось и одинаковым цветом одеяний – синий плащ Карла отвечал синему ковру, накинутому на спину слона; на плаще узоры золотые, на ковре – золотисто-желтые. И голову слона украшала темно-зеленая шапка, усыпанная жемчугом и рубинами, точь-в-точь такого же цвета, как корона Карла.