– Зуб?! Бивень?! Как это понимать?! – заревел Карл, страшно перепугавшись.
– Нет, не бивень, – отвечал Дикуил. – Всего лишь один из четырех зубов, находящихся в пасти животного.
– Слава Богу, что не бивень, – облегченно вздохнул император, – хотя все равно ничего хорошего.
К вечеру основная часть войска, с которой вместе двигался и слон, подошла к Липпегаму.
Дикуил, успевший вернуться к слону и теперь снова находящийся при нем, был мрачнее тучи.
Карл с распахнутыми объятиями вышел навстречу своему любимцу, обнял его за хобот, прижался лицом к морщинистой коже и промолвил:
– Абуль-Аббас, родной брат мой, не подведи! Хочешь капустки?
– Ваше величество, – обратился к государю Дикуил. – Вынужден вас огорчить – у Абуль-Аббаса вывалился еще один зуб, и лучше бы не давать ему капусту.
– Еще один?! – воскликнул Карл. – Что же это?! Неужто Ифа не хочет пускать в Саксонию моего элефанта?!
Подошел Аудульф. Вид у него был самый жизнерадостный. Усы торчали, подкрученные острыми кончиками вверх. Впрочем, с некоторых пор все франки стали подкручивать усы так, чтобы они были похожи на слоновьи бивни.
– Ваше величество, – обратился Аудульф к императору, – прикажете начинать переправу?
– Нет, – отвечал Карл хмуро, – не прикажу. Ступай и передай мой приказ – устраивать герштель на этой стороне Рейна. Первым, кто перейдет на ту сторону, будет Абуль-Аббас, а я – верхом на нем. Но сейчас элефант нездоров, и мы будем ждать, пока он поправится.
Когда Аудульф удалился, Карл и Дикуил принялись тщательно осматривать Абуль-Аббаса.
Никаких явных признаков нездоровья не наблюдалось.
– Он тяжко дышит, – сказал Карл.
– Жарко, – ответил Дикуил.
– Но разве он не привык к жаре в тех странах, откуда он родом?
– Отвык, должно быть. К тому же – заволосател.
– Предлагаешь побрить?
– Не знаю… Понравится ли ему это?
– Понравится. Брейте!
Карл и сам испугался своего приказа. А вдруг и впрямь слону станет только хуже? Но отменять указание император не стал, и Абуль-Аббаса принялись брить. Через пару часов он предстал перед Карлом в том виде, в каком пришел в Ахен восемь лет тому назад – безволосым, голым, как франкский подбородок.
– Ну как ты, брат мой? – спросил Карл. – Тебе полегче дышится? Не так жарко?
Слон тягостно вздохнул и прикоснулся кончиком хобота к щеке своего государя. В эту минуту вновь подошел Дикуил:
– Ваше величество! Тревожная новость. Говорят, в окрестных селах наблюдается падеж скота. Боюсь, как бы наш элефант не подцепил заразу.
– Этого только не хватало! – воскликнул император. – Но нет! Элефант – не скот! Он не может заболеть тем же, чем свинья или корова! Он – как человек.
– Ну вообще-то вы правы, – почесывая свою рыжую шевелюру, согласился гиберниец, – У скота не наблюдается выпадения зубов, как у Абуль-Аббаса.
– Вот видишь! Тут что-то другое. Как жаль, что никто не научил Абуль-Аббаса изъясняться по-франкски.
– Даже какую-нибудь шотландскую сволочь можно обучить, а элефанта почему-то нет, – пробормотал Дикуил, как бы чувствуя себя виноватым за то, что не преподавал Абуль-Аббасу азы франкского наречия.
Там, за Рейном, уже начинались саксонские земли – Вестфалия, и Карл во что бы то ни стало хотел ступить на них, едучи верхом на слоне. Он согласен был ждать сколько угодно, лишь бы слон выздоровел. Два выпавших зуба пополнили собой слоновью коллекцию, которую Карл неизменно брал с собой во все походы. Там был и слоник Фастрады, и диптих Ирины, выполненный из слоновьей кости, и первый рисунок Дикуила, изображающий элефанта, и многое другое, что так или иначе было связано с пожизненной мечтой Карла об элефанте.
Перед сном Карл молился о здравии Абуль-Аббаса, и тут нелепая мысль о крещении слона вновь посетила его выживший из ума ум. Ему захотелось молиться не просто о животном, а о «рабе Божием элефанте…» – и с добавлением христианского имени.
Рано утром Карл отправился из своей палатки туда, где отдыхал Абуль-Аббас. Вид у слона был еще хуже, чем вчера. Он лежал на брюхе и тяжело дышал, вздувая бока. Из полуприкрытых глаз его сочилась вязкая жидкость – то ли гной, то ли слезы.
– Он умирает, – сказал Карл.
– Зачем так спешить с выводами! – проворчал Дикуил.
– Нет, он умирает, – повторил император. – И я знаю почему.
– Почему же?
– Потому что он христианин.
– Мы тоже христиане, но пока не умираем, – не понял гиберниец смысла сказанного Карлом.
– Мы – не настоящие христиане, – сказал Карл. – А он – настоящий. Он не хочет идти на войну. Он не хочет видеть, как люди будут убивать людей. Он страшится этих зрелищ. И потому умирает, дабы не видеть их. Вот каков мой элефант, Алкуин!
– Я – Дикуил, – с тревогой за рассудок Карла промолвил главный императорский элефантариус.
– Не волнуйся, я в своем уме, – сказал Карл. – Просто я сейчас разговаривал не с тобой, а с Алкуином. Но и ты можешь присоединиться к нашему разговору. Ночью я долго молился, и предо мной распахнулся истинный смысл происходящего. Доселе я предполагал, что дух древнего Ифы не хочет впускать в свои пределы моего элефанта. Но теперь я знаю – это не так. Просто Абуль-Аббас – не языческий элефант, как те, что ходили в бой с Александром, с Пором, с Ганнибалом и спокойно взирали на убийство. Абуль-Аббас родился после Христова пришествия, он знает о Свете Разума, воссиявшем над миром, и не хочет лицезреть убийство.
Он продолжал говорить. К Дикуилу подошел Фредугис и спросил:
– Что тут происходит?
– Тс-с-с! Мы разговариваем с Алкуином, – прошептал в ответ главный элефантариус.
– Я столько спорил с тобой, доказывая, что силой можно обратить в христианство, – говорил Карл. – Но теперь-то вижу, насколько прав был ты, обожаемый мой штукатурщик, и как ничтожен твой Карл, коего ты обрядил в тогу с ваиями. Как бы я хотел, чтобы ты сейчас стоял тут рядом с нами и видел этого элефанта, который лучше умрет, чем двинется с места туда, где льется кровь.
Появились Теодульф и Эйнгард. Коротышка хотел было сказать что-то в своем духе, но замер с открытым ртом, осознав, каким пафосом охвачена душа императора франков. А Карл тем временем уже обращался не к тени покойного аббата, а к пока еще живому слону:
– О нет, ты не умрешь, мой родной брат Абуль-Аббас! Я не дам умереть тебе. Дикуил отведет тебя обратно в Ахен, где тебе так хорошо живется, где тебя все любят и где люди не убивают людей. Я один, как и прежде, отправлюсь усмирять язычников и вернусь с победой к тебе и Химильтруде. Не плачь о ней, брат мой, ведь ты элефант, тебе не положено лить слезы!
– Что с нашим Соломоном? – спросил наконец Эйнгард.
– Не называй его так, – ответил Карл. – Он не Соломон. Он Карл. А я Абуль-Аббас. Я отправлюсь бить вильцев, а вы дождетесь его выздоровления и вместе с ним тихонечко отправитесь назад, в Ахен.
В этот миг слон застонал, зашевелился, зачавкал ртом, в котором что-то булькало. Вдруг кровь хлынула из пасти и вместе с кровью выплюнулся еще один огромный зуб. Глаза Абуль-Аббаса распахнулись, и он с ужасом и стыдом посмотрел на своего любимого государя.
– Это ничего, – сказал Карл. – У него вырастут новые зубы. Об этом мне поведал Алкуин три минуты тому назад. Он исправится и будет ждать меня в моей столице. До встречи, брат мой.
Думаю, к Рождеству я возвращусь.
Император приблизился к лежащему слону, поцеловал его и зашагал прочь. Вскоре, озаренный яркими лучами восходящего солнца, вновь обещающими жаркий день, Карл ехал на вороном жеребце по мосту через Рейн, вступая в земли, некогда безраздельно принадлежавшие вестфалам, а ныне – ему, императору Римской империи. Огромное двадцатитысячное войско двинулось за ним следом, сверкая доспехами, трепеща знаменами и штандартами, гремя подковами крепких коней, звеня оружием, весело гогоча от радости, что поход продолжается.
Гарнизон Липпегамской крепости, ликуя, приветствовал государя. Навстречу Карлу выехал доблестный граф Хильдегерн в сияющем кастильском шлеме, украшенном гелиотропами, и первым делом принялся упрашивать Карла взять его тоже в поход, уверяя, что Липпегам можно вполне доверить юному Вотульфу. Покуда шел сей разговор, раздался бешеный стук копыт и на взмыленном коне появился Дикуил. Увидев его, Карл мгновенно все понял.