До 1350 г. это был всего лишь очень древний и уважаемый закон, чье содержание не было известно. При разрывах 1316 и 1328 гг. салический закон вообще не упоминался. Филипп V, как и Филипп VI Валуа, взошел на престол Франции, потому что был сильнее остальных конкурентов, а вовсе не в силу какого-то закона. Идея ссылаться на этот закон родилась у легистов и клириков из окружения короля. Впервые обнаруженный Ришаром Леско, относившим его, правда, к Хлодвигу, он упомянут в «Морализированных шахматах» Жана де Сессоля, в переводе Жана де Винея, сделанном для дофина Иоанна, в главе о королеве в шахматах. Там сказано, что он сделан задолго до Карла Великого и соблюдался всегда как традиция. Вмешательством чиновников из окружения короля и Парламента салический закон стал предметом национальной гордости, формой французской идентичности. Юристы Карла Мудрого превратили его в закон о наследовании короны. В кризисный период королевской схизмы, последовавшей после договора в Труа 1420 г., советники дофина Карла вытащили его вновь на свет в целях пропаганды наследственной передачи власти. Однако они не имели на руках того главного экземпляра, что хранился в аббатстве Сен-Дени, на тот момент у англичан и французов-«предателей». Тогда они принялись искать его по всему королевству, нашли, скопировали, прокомментировали и перевели, отыскали в истории прецеденты и гарантов в лице Хлодвига и Карла Великого. Датой избрали 420 г., т. е. ровно за тысячу лет до договора в Труа: такая долгая традиция должна была символизировать его неоспоримую легитимность. Авторство «галльского закона» оспаривалось: одни считали его анонимным («до всех королей»), другие относили к Фарамону, считали, что Хлодвиг записал его, а Карл Великий — автор расширенной редакции. Однако в окружении Карла VII отводили решающую роль Карлу Великому: так, в анонимном трактате «Super omnia vincit veritas», этот договор в Труа осуждается как противоречащий «всякому праву божественному, гражданскому, естественному (naturel) и каноническому, противный существующему обычаю (coustume prescripte) Франции столь долгого времени, что не запомнят обратного, чему согласен закон Карла Великого, что именуется салическим (lex salica)». Жан де Монтрей также склонялся к Карлу Великому, равно как и Жан Жувеналь дез Урсен, который знал, что тот одобрил его и добавил 33 новые статьи. Он даже хвалился, что знает, как этот экземпляр выглядит, что было очень важным свидетельством в Буржском королевстве, отрезанном от Сен-Дени: «имеется массивный том, разделенный на семь книг, и я его видел и знаю, где он находится». Так салический закон, одобренный святым Карлом Великим, защищал Францию от англичан в этот трагический для династии Валуа момент. Он, в итоге, становится законом «Фарамона, Хлодвига и Карла Великого».
Карл Великий сыграл выдающуюся роль в становлении «королевской религии», ее атрибутах, прерогативах и идеологии. Образ его оказался устремленным в будущее, стимулируя рост власти короля и его авторитета, служа победоносным оружием в руках служителей короны. Однако в эти два века мы наблюдаем стремительный рост влияния образа Карла Великого и постепенный, но неуклонный его упадок. По существу, Карл Великий так и остался легендарным персонажем, чья слава лишь добавляла блеска «королевской религии». По мере расширения границ на восток Империя становилась угрозой национально-государственным установлениям во Франции, и здесь начинают превозносить своих королей. Первым, пусть и полу-мифическим королем, считается отныне Фарамон, о котором Филипп де Коммин пишет как о первом избранном народом короле Франции, «ибо другие назывались герцогами и королями Галлии». Национальная история отныне начинается с Хлодвига, при котором французы закрепились на определенной территории и чье крещение постепенно в иконографии и пропаганде превратилось в церемонию коронации. Наконец, своим святым королем признавали только Людовика IX, чья канонизация была безупречной и не вызывала никаких сомнений, а эпоха стала символом процветания и сделалась аргументом в протестах против усиления королевской администрации, налогов, ослабления монеты.
Наглядным выражением этого упадка образа Карла Великого может служить судьба коронационных регалий и инсигний королевской власти, вначале напрямую связанных с именем «императора и короля Франции». С короной Карла Великого успешно конкурирует корона Людовика Святого: ее точно предпочли Иоанн II, Карл VII, Генрих IV. Меч Карла Великого — так называемый Joyeuse — постепенно трасформируется в руку судьи. Королевские лилии, появление которых на щите и одеянии королей Франции также относили к Карлу Великому, теперь приписывают Хлодвигу. Орифламма наверняка была утеряна либо при Креси, либо при Пуатье, а в ее чудодейственных свойствах возникли сомнения, раз она не помогает французам. Окончательный удар по ее авторитету нанесли те советники короля, кто предложил ему поднять ее в войне Бургиньонов и Арманьяков, расцениваемой ими как оскорбление величества, чем приравняли ее к войне с неверными. Это была ошибка, и Карл VII не забыл, как орифламму подняли против его сторонников, и никогда не воевал под этим знаменем. С середины XV века некоторые авторы относят появление орифламмы к Хлодвигу и даже Дагоберу, основателю аббатства Сен-Дени. Всем коронационным регалиям, как и авторитету аббатства Сен-Дени повредил период «английской Франции», когда после 1422 г. эта территория оказалась в руках англо-бургиньонов. На коронации в Реймсе 1429 г. обошлись без всех святынь, оставшихся у англичан и «оскверненных» ими. Отныне не коронационные регалии создают короля, а ровно наоборот. И аббатство из покровителя монархии превратилось в объект покровительства короны.