Вечером пожилые женщины ушли из трактира, с ними и Маркита. Тогда Карла подсела к Барте и шепнула:
— Крестненький, сделайте для меня, о чем я вас попрошу!..
— Говори смело. Ты ведь знаешь, что я, честь имею, и радугу снял бы для тебя с неба, будь это возможно.
— Зачем она мне? Одолжите-ка лучше платье вашего племянника, я хочу нарядиться солдатом. Только никому ни слова!
— Вот чертенок! Ладно, я это сделаю. А ты гляди веселее, — согласился Барта и погладил усы.
— Да я буду смеяться и шутить хоть до завтра, раз вы этого хотите, только исполните, о чем я прошу.
Барта отозвал в сторонку родственника, переговорил с ним, тот все понял, и оба вышли. Следом за ними выскользнула и Клара. Никто ничего не заметил.
Вскоре Барта привел в трактир солдата и молодого крестьянина. Деревенский парень тотчас привлек всеобщее внимание, потому что у него были коротко подстрижены волосы, на солдата же сперва никто не взглянул, так как все приняли его за молодого Барту.
— Поглядите-ка, да ведь Ирка Бартов стал нашим братом мужиком! — послышалось вдруг, и парни обступили вошедших, осматривая их с головы до пят.
— Батюшки, так это ж Карла! — вскричал Петр, ударив по плечу переодетую девушку.
— Этот-то небось сразу узнал! — засмеялся служивый. Карлу окружили. Ее вертели во все стороны, то и дело восклицая:
— Глядите-ка, будто на нее и сшито! А ведь правда, что штаны пристали ей больше, чем юбка?
— А ну-ка, пустите меня. Сегодня я хочу быть настоящим парнем, — заявила Карла, сильной рукой расталкивая молодежь.
— А как же нам величать тебя, если ты хочешь быть парнем? — спросил кто-то.
Карла смутилась. Но племянник Барты мигом решил:
— Каролина и Карел — одно и то же имя; давайте звать ее Карел.
— Правильно, пусть она теперь будет Карел, — согласились все.
Карел — так и мы теперь будем называть Карлу — взял со стола стакан вина, подошел к Гане, обнял ее, дал ей пригубить, а потом, высоко подняв чарку, выступил на середину круга и запел звучным голосом:
Парни повторили под волынку последний куплет. Карел же, осушив стакан до дна, еще крепче обнял Гану, и они закружились, как веретена.
— Честь имею, соседка, — обратился к старостихе повеселевший Барта, — если бы этот парень не был девчонкой, то я бы сказал, что он парень, и парень что надо!
— Вот именно, Барта, если б тетка не была бы дядей, то наверняка уж была бы теткой; да вот, кстати, и Барта, если бы не хлебнул лишнего, так не тянул бы себя за нос, — пошутила старостиха, видя, что служивый не может найти свои усы.
Солдат хотел ей что-то ответить, но тут подошел Карел и пригласил хозяйку на танец. Старостиха пошла с ним — ведь в конце концов все это было только шуткой!
— Послушай, ты сегодня уже потанцевала со всеми, пойдем-ка теперь со мной, — предложил Петр, пойман Карела за полу.
— Танцевать парню с парнем — все равно что есть хлеб с хлебом, — со смехом ответил тот.
— Да куда уж тебе! Ты парнем не станешь, хотя бы у тебя и борода выросла, — съязвил Петр.
— Оставь-ка, Петр, свои шуточки, не то подеремся: ведь я тебе не Карла! — И, наклонившись к уху парня, Карел шепнул: — Послушай меня да займись-ка Якшовой Барой. Эта девушка — сущий клад и любит тебя. Я точно знаю.
Петр не успел и рта раскрыть, а Карел уже опять танцевал с Ганой.
С той минуты, как Карла переоделась, Гану словно подменили. Она отлично знала, что с нею все та же Карла, но когда подруга обнимала ее, когда шептала ей: «Моя милая, моя дорогая Гана»! — сердце девушки странно замирало. Она не понимала уже, где она, что с ней, и то бледнела, то разгоралась, как калина.
— Меня точно кто околдовал с тех пор, как ты надела это платье. И голова кружится! Видно, нас с тобой сглазили, — жаловалась Гана, отдыхая после танца.
— Оботри лицо платочком, — посоветовал ей Карел. Девушка послушалась, но и это не помогло. Стоило только Карелу взглянуть ей в глаза и пожать руку, как она опять становилась сама не своя.
Было около полуночи, когда молодежь начала собираться домой. С песнями и музыкой провожали парни девушек. Гана и Карел шли первые: они ведь больше всех дали на ворачку, а Гана к тому же была дочкой старосты.
— Так сдержи свое слово! — напомнил племянник Барты Карелу, когда тот входил с Ганой в свои ворота.