Сегодня Шеф мастерил проволочного человечка. Человечек долго не давался — то руки оказывались разной длины, то для правой ноги не хватало проволоки. Проволочник (так я назвал человечка) оказался очень капризен — он упорно отказывался сидеть или стоять. Только лежать он мог без посторонней помощи. Манипуляции с Проволочником оказали на меня гипнотическое действие: когда Шеф для равновесия вывернул ему руки, я почувствовал болезненный укол в плечевом суставе и невольно дернулся так, как иногда случается с людьми, задремавшими в неудобной позе.
— Ты что, спишь что ли? — рявкнул Шеф — должно быть краем глаза следил за мной. Неужели я действительно задремал? Последние полчаса Шеф просматривал материалы по делу, которое я только позавчера закончил. Одновременно он мастерил Проволочника. Материалы в комментариях не нуждались, и занять себя в эти полчаса мне было нечем. Кресло, в котором я сидел, большое, старомодное, с обивкой из кусков коричневого вельвета и замши, обладало странным свойством казаться теплым, едва садишься, — будто бы кто-то только что из него встал. Оно было чертовски удобным, а я за последние двое суток спал от силы часа три, так что не мудрено и уснуть.
— Нет, просто задумался, — ответил я поспешно.
— Что ты знаешь об Институте Антропоморфологии? — спросил Шеф ни с того ни с сего. В моем отчете об Институт Антропоморфологии не было ни полслова.
Ага, думаю, стало быть, не зря он скрутил из проволоки именно человечка! Неужели, опять контрабанда биороботов. Я принялся судорожно размышлять над тем насколько для меня чревато проявить полную неосведомленность относительно института — с Шефа станется передумать и отдать новое дело кому-нибудь другому.
— Они работают над чем-то связанным с биоконгруэнтностью, вот только не помню точно над чем, — ляпнул я.
Слово «биоконгруэнтность» возникло само собою откуда-то из запасников памяти — оттуда, где хранится многочисленные и по большей части бесполезные обрывки информации, почерпнутой из всевозможных научно-популярных изданий. Звучало оно длинно и убедительно. Более того, я был абсолютно уверен в том, что биоконгруэнтность не имеет ни малейшего отношения к вышеназванному институту, как и в том, что Шефу это слово абсолютно неизвестно.
— Ну да, что-то вроде этого, — пробормотал шеф и подозрительно посмотрел на меня. — Стало быть, мне не нужно рассказывать тебе, чем этот институт занимается?
— Я посмотрю наше досье, если понадобится, — не желая утруждать Шефа, бодро ответил я.
— Вот-вот, посмотри. Яна подготовила для тебя кое-какие материалы. Суть дела в следующем. Две недели тому назад — ты был тогда на задании — к нам за помощью обратилась компания «Фаон-Информканал». В их ведении находятся информационные сети, системы связи и накопители, включая большой Накопитель Фаона. Точнее, они сперва обратились в Отдел Информационной Безопасности. Проблема, с которой столкнулась компания, выглядела вполне банальной. Кто-то уничтожил часть информации с наших накопителей. Удалось выяснить, что информацию уничтожил нейровирус, и что заслан он извне, то есть через Канал. На хулиганство это непохоже — информация уничтожалась выборочно. Такое впечатление, что автор вируса терпеть не может биологии, а в особенности же — биологии человека. Люди из ОИБ стали проверять другие локусы, где могла храниться аналогичная информация, и, в результате, они пришли к одному странному выводу: злоумышленник упорно уничтожал все, что связано с генетической антропоморфологией. Персональные накопители и накопители других планет они пока не проверяли — это дело практически невыполнимое — в разумные сроки и за разумные деньги, я имею в виду. Из всей потерянной информации удалось восстановить только ту часть, что в свое время переползла в другие сектора.
— То есть по копиям, — уточнил я.
— Ну да, по копиям. Из соседних секторов жалоб пока не поступало, поэтому есть надежда, что вирус не попал по Каналу в их накопители. Но локализовать источник вируса и установить, в чем же состоит настоящая цель преступника, ОИБ не удалось, поскольку в каждом случае слишком много разных данных было уничтожено. Возможно, научные конкуренты пакостят, или очередной сумасшедший гений мстит за то, что его отвергли. В общем, пока это загадка…
— Да, я понял, но мы то тут при чем? Неужели в ОИБ своих людей не хватает?
— Ты сперва дослушай, вопросы потом будешь задавать. С чего я начал?… Правильно, с Института Антропоморфологии, — Шеф не дождался пока я сам отвечу. — Он пострадал в числе остальных. Вирус уничтожил ряд институтских локусов на их собственном накопителе. А на чьей территории находится институт? Правильно — на нашей (я даже не пытался ответить). Виртуальным пространством пусть занимается ОИБ — мы туда не лезем, а вот реальное, это уж извините, не их дело. Так вот: займись этим институтом. Не исключено, что создатель вируса — один из его бывших или нынешних сотрудников.
— Иными словами, вирус был заслан через Канал лишь для отвода глаз. По дороге он потер локусы на большом Накопителе, а, дойдя до института, занялся уничтожением нужной ему информации.
— Может быть и так, а может — иначе. Не знаю. Съезди в институт, побеседуй с сотрудниками — вдруг что-нибудь раскопаешь. Яна подготовила досье на некоторых сотрудников института, а что ОИБ успел нарыть — в текущих делах найдешь, под твоим кодом уже лежит. Если еще что понадобится, ищи, где сочтешь нужным. Вопросы есть?
Да какие тут вопросы. Вопросы не возникают на пустом месте. А много ли он мне сообщил? Я слишком хорошо знаю Шефа, и, если он дает задание вроде «иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что», то это вовсе не оттого, что он сам не знает, чего ему надо. Шеф, хоть и ниже меня на голову, но и на столько же — умнее. И свои собственные соображения он любит держать при себе — до поры до времени. Вариант: сотрудники ОИБ засветились, где не следовало, и теперь им нужны независимые люди. Поэтому я ответил:
— Все ясно, вопросов нет.
— В самом деле? — Шеф не поверил своим ушам. — Ну тогда ступай, раз нет вопросов. Да, там Татьяне привет передавай… — он был, по-видимому, в хорошем расположении духа.
— Обязательно передам, — пообещал я и удалился к себе в кабинет.
Наши с Шефом кабинеты находятся на одном этаже. И размером мой кабинет не меньше шефского, но лишь по одной причине — он у нас с Берхом один на двоих. Расследование стоило начать с самого простого, а именно, с тех данных об институте, что лежат в открытом доступе. Открытые данные были организованы по давно заведенному правилу: история создания института, круг изучаемых вопросов, названия отделов и научных программ, список сотрудников (всего шестьсот человек). Я пришел к выводу, что открытых данных либо слишком много, либо слишком мало. Посматривая краем глаза в отчет ОИБ, я начал просматривать досье на сотрудников, чьи локусы пострадали от вируса. Таковых было пятеро:
Дэн Симонян, заместитель директора, заведующий отделом Прикладной Генетики, тридцать девять лет, женат, двое детей — девочки, пятнадцати и восьми лет соответственно. Интересно, о чем Яна думала, когда писала слово «соответственно». Возраст Яна указывает в собственных земных годах — так полагается делать во всех официальных документах. В дальнейшем я буду поступать точно так же.
Лесли Джонс, Отдел изучения Ретро… Транспо… Трансзо… нет, это название я и под пыткой не выговорю… старший научный сотрудник, двадцать шесть лет, не женат, детей, насколько известно Яне, не имеет. Что-то он слишком молод для «старшего», подумал я.
Альм Перк, руководитель Лаборатории Тонких Нейроструктур, лауреат всего чего угодно, пятьдесят пять лет, состоит во втором браке, имеет от второй жены ребенка — мальчика пяти лет от роду.
Фил Шлаффер, Доминантные Структуры, заведующий отделом, сорок четыре года, женат, причем — трижды, имеет семнадцатилетнего сына от первого брака.
Лора Дейч, Лаборатория Тонких Нейроструктур, тридцать два года, ни мужа, ни детей. Хм, симпатичная, — я невольно засмотрелся на ее снимок. Дальше шла приписка, что, мол, список пострадавших составлен со слов самих пострадавших.