— Мне кажется, это должно быть что-то древнеегипетское, — сказала Татьяна, продолжая смотреть в экран.
— Возможно-возможно, — не очень уверенно произнес Абметов, — но — не берусь судить.
Он без особого интереса рассматривал загадочный сувенир и вернул мне его как-то слишком поспешно.
— Здесь много всякой ерунды продается, — пожал он плечами, — надо же как-то подогревать интерес у публики. Вот и выдумывают мифические артефакты мифических сапиенсов.
— Это верно, — согласилась Татьяна, — где ж наш заказ-то — через десять минут обещали прислать, — вспомнила она об обеде.
Абметов тоже как будто о чем-то вспомнил, несколько раз взглянул на часы и начал прощаться:
— К сожалению, не могу составить вам компанию — уже поздно, а мне надо еще кое-что успеть, — пробормотал он. Убедить его в том, что дела могут подождать нам не удалось, и он ушел.
— Куда это он так сорвался? — спросила Татьяна, — это его дело как-то связано с вашим разговором?
— Не знаю, — для меня поведение Абметова тоже было непонятным, — а что ты там ляпнула про трис… птерос? — я не был уверен, что правильно повторил небрежно брошенное Татьяной слово.
— Ну да, «трисптерос» — означает «трехкрылый». Раз мы решили, что все артефакты имеют земное происхождение, то и название должно быть каким-нибудь земным. Я и придумала — «трисптерос». Тебе не нравится?
Я сказал, что очень даже нравится. Татьяна взяла пирамидку и принялась ее разглядывать.
— Думаешь, мы что-то пропустили? — спросил я.
— Посмотри на нижнюю грань — на ту, которая без крыла, — и она повернула пирамидку так, чтобы я мог разглядеть.
— Видишь, тут посередине такое круглое пятнышко, — она ткнула ногтем в середину основания пирамидки.
Я пригляделся. Татьяна была права — в центре свободной грани темнело едва заметное пятно величиною с косточку от вишни. На ощупь, пятно было гладким, в то время как остальная поверхность пирамидки — слегка шершавой.
— Что если на месте пятна находилось четвертое крыло, но его отломали, — предположил я.
— Вряд ли, — возразила она, — След облома должен быть более светлым и более шершавым. Смотри, каждое из трех крыльев направлено вдоль средней линии соответствующей грани, причем, направление одно и тоже — от вершины к основанию. Четвертое крыло нарушило бы симметрию, следовательно его там никогда и не было, — заключила Татьяна. Она была очень довольна своею безупречной логикой и принялась развивать мысль: — Нам этот след как бы намекает, что на его месте должно быть еще одно крыло. Таким образом мастер, изготовивший пирамидку, передает нам свое послание… — она остановилась, увидев, что я едва сдерживаю смех. — Не понимаю, что в этом смешного?
— Татьяна, ты тысячу раз права — у тех, кто изготавливает все эти сувениры очень плохо с воображением.
— Я согласна, но при чем тут пирамидка?
— Потом расскажу.
— Опять потом? — возмутилась она.
— Опять… — подтвердил я, — а сейчас мне срочно нужно побеседовать с торговцем. Погоди, я мигом…
5
До которого часа работают сувенирные лавки я не знал, но оставалась некоторая надежда на то, что они все еще открыты. В вестибюле толпились приезжих, но в самой галереи не было ни души. Свет в витринах погасили и их стекла из прозрачных обратились в зеркальные. Теперь все магазины выглядели на одно лицо. Та лавочка, где мы с Татьяной приобрели пирамидку, располагалась в самом конце галереи — там, где галерея сворачивала налево, чтобы, посредством недлинного перехода, соединиться с параллельной галереей. Я прошел до конца первой галереи и остановился перед двумя зеркальными дверьми. Я размышлял, которая из них мне нужна, что, впрочем, было уже не так важно, поскольку на обеих дверях висела табличка «закрыто», а свет — и там, и там — полностью погашен. Внезапно мое отражение в одной из дверей как будто раздвоилось — рядом с моим лицом показалось еще одно. Я резко обернулся, но позади меня никого не было. Не исключено, что оригинал второго отражения находился в переходе, соединяющем параллельные галереи, и, пока я оборачивался, он успел свернуть налево — во вторую галерею. Я бросился в переход, пробежал до второй галереи, свернул в нее, но и там никого не оказалось — вторая галерея была такой же пустой, как и первая. Я обозвал себя идиотом. Разумеется, неизвестное лицо находилось внутри сувенирной лавки — ведь зеркальное стекло двери становится прозрачным, если предметы за ним освещены. Тот, кто проник в лавку, невзначай осветил свое лицо фонарем и, поэтому, я его заметил. Вернулся назад — к двери, заглянул во внутрь, но, кроме собственного отражения, я ничего не видел. Дернул дверь изо всех сил. Удивительно, но она поддалась. Прошел внутрь. Это была та самая сувенирная лавка, где мне продали пирамидку. Сквозь зеркальную витрину сюда проникало достаточно света, чтобы разглядеть помещение и чтобы не споткнуться о распластавшееся возле прилавка тело. В нем я узнал продавца, всучившего мне пирамидку.
Убедившись, что я уже ничем не могу ему помочь, я прошел вглубь помещения — до задней двери, что вела непосредственно на улицу. Честно говоря, я не ожидал, что такая дверь имеется, иначе бы поспешил к ней с самого начала. Но теперь время было упущено — тот, кого я видел, — был уже далеко. Мне совсем не улыбалось оказаться замешанным в убийстве, да еще, вдобавок, не у себя на Фаоне, и я вернулся в отель, но уже через улицу. Так, по крайней мере вдвое меньше людей смогут заявить, что видели меня у входа в галерею.
Когда я вошел в номер, Татьяна дожевывала свою порцию — обед привезли через минуту после моего ухода.
— Что случилось, объясни, — нетерпеливо потребовала она.
Я рассказал. Татьяна представляла себе отпуск на Оркусе несколько иначе, поэтому известие о смерти торговца пирамидками расстроило ее больше, чем меня.
— И что теперь будет? — вопрос прозвучал так, будто следующей жертвой должна стать она или, в лучшем случае, я.
Я пожал плечами, поскольку ответить мне было нечего — события проносились не давая мне даже опомниться. Я зашел в ванную и посмотрел в зеркало. Попытался вспомнить лицо в зеркальной двери. Мужчина точно не был Абметовым — его бороду я бы заметил. Может она у него накладная? Нет, то лицо было помоложе… Но — не моим — если, конечно, Ларсон не приложил тут руку.
Засигналил интерком. Звонившим оказался Бруц.
— Полагаю, вам будет интересно узнать, — начал он неторопливо, — только что обнаружен труп мужчины. Убитый — владелец сувенирной лавки — одной из тех, где вы сегодня побывали.
Я, как мог, изобразил удивление:
— Что за чертовщина! Вы думаете это как-то связано с нападением на госпожу Бланцетти?
— Мы сейчас опрашиваем свидетелей на случай, если они кого-нибудь видели. К вам можно подняться?
Раньше он не спрашивал разрешения.
— Да, заходите, — ответил я и посмотрел на заставленный тарелками стол, — минут через десять, если не трудно.
Бруц ответил, что ему не трудно зайти и через час.
— Быстро принимайся за мою порцию и за абметовскую, — велел я Татьяне.
— Я не справлюсь, — искренне ответила она.
— В таком случае, поднимайся к Абметову и, если он в номере, скажи ему, что до…, — я посмотрел на часы, — до девяти часов он был у нас и с аппетитом отобедал, или отужинал — это уже на его выбор.
— Ты что тут раскомандовался? — совсем не кстати возмутилась Татьяна, — зачем к нему идти, когда можно позвонить.
Тут она была права. Я набрал номер Абметова, а когда он ответил, тут же повесил трубку.
— Все нормально — он у себя. Иди скорее, а то Бруц сейчас уже будет здесь, — поторопил я Татьяну. Спорить с ней мне было некогда.
До нее, наконец, дошло, чего именно я добиваюсь. Она помчалась к Абметову, а я стал в спешке поедать две порции сразу. Вернулась она через пять минут и с обнадеживающим известием, что, мол, Абметов все понял и скажет все как нужно. Тут явился Бруц. Мы пригласили его к столу, но он отказался.
— Что-нибудь уже известно? — спросил я.