— Ну не так буквально, — повторил я слова Вэнджа.
— На самом деле, никакой истории не существует…
— В смысле?
— Есть только след прошлого в настоящем. След следа — я бы тaк сказала…
— Ты это по поводу «влияния настоящего на прошлое» вспомнила?
— Да. Прошлое восстанавливают по его следу в настоящем. А Шанделье восстанавливал события по их следу в Цойтане, или где там…— она заглянула в текст, — ну да, в Цойтане.
— Так ты думаешь, он это имел в виду?
— Думаю, да… Занимательная штука получается, — вслух размышляла Татьяна, — постоянно наступаем на одни и те же грабли. Вообразили себе, что разум это что-то вроде высшей рациональности — рациональности в квадрате, если учесть рефлексию. Нет, все совсем наоборот: разум — это когда шиворот навыворот, когда назло себе и этой идиотской рациональности.
Через две стандартные недели ее слова ужасным образом подтвердятся. Но сейчас я сказал:
— В среднем, мы ведем себя вполне рационально. До тошноты рационально. Особенно, если знаем что нам нужно, или куда…
— Эх, кабы знать заранее, куда нам нужно, — вздохнула Татьяна.
— Туда, где нас нет.
— Опять банальность, — отмахнулась она, — банальность как средство уйти от ответа. Помогает, однако…
Она подошла к окну, встала на цыпочки, потянулась.
— Смотри, не улети, — предостерег ее я. Она обернулась, сказала задумчиво:
— Улететь не трудно. Трудно оставить здесь то, что нельзя взять с собой… Я все равно не верю, что гомоиды — сапиенсы, — неожиданно добавила она.
— Правильно делаешь, что не веришь. Никакие они не сапиенсы. В смысле, они — рукотворные сапиенсы, а не инопланетные.
— Угу, ручные, я бы даже сказала, — поддакнула Татьяна, — а что ты с ними сделаешь, когда поймаешь? Как с Големом — вырвешь из зубов табличку с пентаграммой?
— Спроси чего-нибудь полегче…
— Пожалуйста, — не растерялась Татьяна, — кто их сотворил, Франкенберг?
— Он самый, но для тебя же безопаснее забыть его имя, как и все остальные имена, что ты слышала, — предостерег ее я.
— А Йохан, он с ними заодно? Только не говори, что его имя мне тоже нужно забыть.
Вот, оказывается, за кого она переживает!
— Забудь, но по другой причине.
— По какой другой? — настаивала она, — а, все шутишь…
— Шучу, — пошутил я.
Татьяне мой тон не понравился.
— Ладно, выкладывай, что ты имеешь против Йохана?
— А ты не догадываешься? Кто, по-твоему, был тем таинственным типом, что принес торговцу крылатую пирамидку?
— Издеваешься?!
— Ни капельки. Слишком много совпадений. Стоило мне рассказать Йохану про трехкрылый треугольник, как его объемное, если так можно выразиться, воплощение появляется в продаже на Оркусе. И Йохан бродит поблизости, хотя всем сказал, что летит на Землю.
— Но это действительно может быть просто совпадением.
— Ну да — если бы не одна деталь. Рассказывая Йохану о треугольнике я малость приврал — сказал, что внутри треугольника нарисован человеческий глаз. Теперь вспомни, как мы с тобой гадали, зачем на свободной грани пирамидки нарисовали темное пятно. Глаз на пирамидке изобразить нельзя — она же гоморкусовская, а не человеческая, поэтому Йохан ограничился темным пятном. Воображение у твоего шефа иссякло окончательно. Или ты считаешь, что пятно — это тоже совпадение?
Татьяна ничего не считала.
— А фраза, что передал торговец — «Милостью небес мы существуем» — она к чему?
— Должно быть, зашифровал что-нибудь личное. Автор без подписи обойтись не может. Давай спросим у Йохана — вот смеху-то будет!
— Будет вовсе не смешно, особенно, если ты ошибся, — покусывая губы проворчала она. — С другой стороны, если вспомнить, что имя «Йохан» означает «милость Иеговы» или «милость сущего», то может ты и прав.
Зерно сомнения я в ее душе посеял — теперь пускай растет само — меня йоханские дела не касаются.
Ближе к полуночи позвонил Виттенгер и назначил встречу на десять утра, у городского крематория.
5
Встречаться с Виттенгером у городского крематория становилось традицией (попойка в «Пунктеприемапищи» — не в счет). Не исключено, что и последняя наша встреча произойдет возле или внутри «старейшего здания в городе». Интересно, кто из нас двоих прибудет туда своим ходом?
Виттенгер опоздал на двадцать минут и, разумеется, не извинился.
— С повышением вас, господин полковник, — приветствовал я его. Дабы избежать хоть малейшего намека на иронию, фраза была отрепетирована заранее.
— Спасибо, дружище, — расцвел Виттенгер, — что нового скажешь?
— Смотря что считать старым…— вырвалось у меня само собою.
Ждать, пока он переспросит я не стал и начал пересказывать ему события, произошедшие со мной на Оркусе. Но, к моему удивлению, Виттенгер уже был наслышан обо всем от Шефа. Меня так и распирало от любопытства — почему Шеф вдруг решил привлечь его к делу гомоидов.
— Выходит, гомоиды — не выдумка… ну и дела… — Виттенгер поцокал языком.
— Выходит, что так.
— И тот гомоид…, как ты его назвал?..
— Антрес, — подсказал я, — таково его настоящее имя. Но документы у него были обычные, человеческие — на имя Юджина Шварца.
— Да, Антрес… Он убил и Франкенберга и жену Перка?
— Он сам так сказал.
— Но зачем?! — изумился Виттенгер. Ну ни дать — ни взять — невинный младенец, впервые услышавший об убийствах.
— Он сказал, что их, гомоидов, готовят для какого-то эксперимента. Франкенберг создал четверых — один погиб, один уже при смерти. Антрес был третьим и, как он считал, последним. Антрес решил сам устроить собственную судьбу. Для этого ему нужно было уничтожить всех, кто так или иначе знаком с проектом «Гномы».
— Но Перка убил не он, а жена…
— Я говорил об этом с самого начала. Видимо, Перк отказался от участия в эксперименте. Но это так — догадки…
— А какова роль Абметова? — спросил Виттенгер.
— Вот как раз это и предстоит нам узнать, и вы должны мне помочь.
— Чем именно я могу вам помочь?
Я изложил Виттенгеру свой план поимки Абметова. О том, что письмо Абметову будет идти от Берха, я не сказал. Инспектор засомневался:
— А он клюнет?
— Не знаю, — честно ответил я, — чистейшая авантюра. Абметову, во-первых, нужна информация с Плерома, во-вторых — четвертый гомоид. Только этими двумя вещами его можно заманить. Если гомоид уже в его руках, Абметов поймет, что кто-то готовит для него ловушку. А информация — вещь такая… — ее никогда много не бывает. Плюс ко всему, мы знаем от кого он ее ждет. А гомоида он ни от кого не ждет — это очевидно.
— Нет, не очевидно, — быстро возразил Виттенгер.
— Это еще почему?
— Мы только вчера закончили расшифровку фрагмента переписки Абметова и Эммы Перк…
— И вы мне только сейчас говорите о том, что у вас был текст их переписки?! Ничего себе — сотрудничество! — возмутился я.
— Не кипятись. Только вчера, после расшифровки, стало ясно, что текст является письмом Эммы Перк Абметову. Эмма Перк послала его за день до гибели. Зашифрованный текст нашли случайно на Накопителе Фаона. Даже не текст, а так — обрывки.
— И что в них?
— Она отказывается сообщить Абметову о неком «четвертом». Пишет, что если Абметов к нему подберется, то она тут же расскажет о «четвертом» некоему Ф. И. Сам понимаешь, кто это.
— То есть расскажет мне.
— Ну да… И еще любопытная приписка: мол она расскажет, но «вероятно, Ф.И. скоро сам догадается». Соображаешь?
Меня осенило:
— Четвертый гомоид находится среди тех, кого я знаю!
— Именно! — подтвердил Виттенгер.
— Тогда тем более нельзя заманивать его гомоидом! Предложение гомоида он свяжет со мной и, разумеется, не поверит, что я вдруг ни с того ни с сего решил оказать ему дружескую услугу. Предложение информации с Плерома — другое дело — тут я никаким боком не замешан.
Виттенгер возразил:
— Но он же разговаривал с Берхом на ТКЛ3504. Берх работает на Отдел, ты — тоже.
— Берх не сказал ему, что летит на Плером.
Я полагал, что Номуре не было никакого резона выдавать Берха — ведь он не знал, какое дело тому поручено.
— В конце концов, мы ничем не рискуем. Если Абметов знает про Берха, то подложное послание ничего ни прибавит, ни убавит. Если не знает, то приедет на терминал хотя бы из любопытства — или пошлет кого-нибудь. Так или иначе — билеты я зарезервировал. В новостях сказали, что неисправности на Канале уже устранены. Послезавтра вылетаем.