В 1812 году четверо французов об’явили, что они не могут служить правительству, которое ведет войну с их отечеством, и просили отпустить их на родину. Правительство в ответ сослало их в Сибирь. В 1814 году французов вернули из ссылки на прежние должности в Институте инженеров.
На государственном стекольном заводе произвели опыт с новым составом. Он дал хорошие результаты. Материалы, пропитанные составом, обугливались, но не воспламенялись.
Декораторы — знаменитый Гонзаго, Кондратьев и Сабат — должны были высказать окончательное мнение. о их заключение было неблагоприятным для изобретателей. Холст и коленкор, пропитанные составом, «хотя принимают краску, но краска эта не впитывается в нутро, и оттого, как только высохнет шелушится в то же время». С другой стороны, говорили декораторы, самое полотно, пропитанное составом, приобретает особенную хрупкость и ненадежность. К деревянным частям театра состава не применили. Дирекция считала его полезным, но неудачный опыт с декорациями расхолодил начальство.
Летом 1830 года строительство продвинулось настолько, что театр уже отделали снаружи и окрасили.
Спешно приступили к работам по внутреннему оборудованию театра, к изготовлению необходимых сценических механизмов, декораций и мебели.
Александровский чугунолитейный завод взял на себя изготовление металлических частей театра (связи, ложи из чугуна или железа, металлические украшения снаружи и внутри), а также устройство парового отопления и водопровода.
Особенно много хлопот доставило Комиссии устройство машинной части сцены и изготовление декораций.
Николай I хотел, чтобы механическое устройство сцены было последним словом техники. Комиссия решила выписать из Парижа одного из лучших мастеров-машинистов — Грифа или Бюрсе. Приехал Гриф. Представленная им подробная смета имела пять основных подразделений на общую сумму в 575 689 рублей.
По проекту парижского мастера предполагалось устройство разнообразных «эффектов»: машины для имитации пушечного выстрела, эха, ружейной пальбы по-ротно и по-батальонно (в обоих случаях без употребления пороха), движения облаков различной формы и величины и т. д.
Росси сразу начал энергично протестовать. Он не согласился ни со сметной суммой, ни с планом Грифа в целом. Он требовал воспользоваться только наиболее существенными частями плана, устройством центра театра, на сумму в 214 900 рублей.
Гриф не успел осуществить своих планов. Уроженец Франции, он не вынес капризов петербургского климата и умер в самом начале работ, 28 марта 1830 года.
Комиссия вначале решила строить по планам Грифа. Пригласили его сына, тоже машиниста сцены. Оказалось, что большинство проектов было у Грифа в голове, а не на бумаге. В бумагах нашли только три проекта, и то самых незначительных. Для комиссии это было большим ударом. Думали, гадали, кем заменить Грифа, но ничего не придумали.
Наконец в Лейпциге нашли машиниста Андрея Роллера. Условились платить ему по луидору в сутки, сверх того оплатить путевые расходы в оба конца.
Росси получил распоряжение испытать Роллера немедленно по приезде его в Петербург и срочно дать заключение о его способностях. Главный архитектор был раздражен невероятной спешкой, постоянным вмешательством в его работу. Теперь его заставляли экзаменовать иноземного мастера, задевать чужое самолюбие, а он хорошо знал цену самолюбию. К тому же механика — не его специальность. Он — главный архитектор, главный декоратор, но не механик, и тем более не контролер над механиками.
Росси не сдержался и подал тогдашнему председателю Строительной комиссии Селявину чрезвычайно ядовитый и колкий рапорт.
«На предложение Вашего превосходительства от 11 декабря за № 1855 имею честь ответствовать, что прибывший из Берлина в здешнюю столицу машинист Роллер был у меня 6-го числа сего месяца и 7-го числа я его отправил с каменного дела мастером к строению нового каменного театра на Невском, чтобы ему показать место сцены и устройство чугунных стропил, где должна быть навешена часть механизма, и дал ему 9-го числа планы и разрезы всей сцены, чтобы он сделал свои распоряжения касательно устройства всего механизма, как он думает.
При этом, мне кажется, надобно дать каждому сочинителю время, чтобы он мог сие хорошенько обдумать, потому что это дело — не блины печь. Впрочем, я не старшина и не староста машинистов и представляю высшему начальству сие дело как угодно решить.
Но беру смелость, по всегдашнему правилу моей откровенности, сказать Вашему превосходительству, прошу сие довести до его сиятельства господина министра императорского двора, что из всего этого дела машинистов я вижу, что здешние, известные в разных родах штукмейстеры сильно интригуют и что их поддерживают».
В те времена в обращениях к высшему начальству был выработан особый «штиль» униженного почтения: «припадая к стопам», «изволили отзываться», «с совершенным почтением имею честь быть вашим покорнейшим слугой», и т. п.
«Штиль» этот был обязателен для всякого младшего чиновника в отношениях к старшему, а Росси был для двора только чиновником, притом не особенно высокого ранга.
В спокойные минуты Росси сам следовал всем приемам чинопочитания старших младшими, но иногда он срывался с почтительно-униженного тона; в сухой деловой язык врывались намеки по адресу лиц, имена которых нельзя было назвать прямо. Ниже мы узнаем, кто были «штукмейстеры», против которых Росси восставал с такой страстностью.
Селявин переправил рапорт Росси министру двора Волконскому, тот передал его Николаю I.
Вот что ответил Волконский генералу Селявину. «Представленный при донесении Вашего превосходительства от 12 декабря рапорт архитектора господина Росси на вопрос Ваш, сделанный по моему приказанию, я имел счастье докладывать государю императору и получил высочайшее повеленье, во-первых, об’явить господину Росси, что его величество крайне удивлен, читая сей рапорт его, заключающий в себе грубые и неприличные выражения, и что за сие подлежал бы он аресту, но избавляет от него во уважение болезненного состояния, которому единственно благоугодно его величеству приписывать ни с чем не сообразный поступок, и, во-вторых, сделать ему за то строгий выговор с подтверждением, чтобы впредь он не осмеливался употреблять непристойные выражения в рапортах по начальству». Ниже увидим, как отразилась на Росси эта стычка с высоким начальством.
Роллер составил проект механического устройства сцены со сметой в 270 тысяч рублей. В эту сумму не входило устройство фундамента для машин, приспособления для под’ема и спуска материалов. В общем на устройство механизмов понадобилось около 300 тысяч рублей. Росси не возражал против проекта и сметы Роллера. Скоро пришло и утверждение сверху. Осуществление проекта Роллера было поручено tomv же Александровскому чугунолитейному заводу.
Изготовление декораций, занавеса и передних (боковых) частей сцены потребовало больших расходов.
Знаменитый Пиетро Гонзаго был уже очень стар, находился в отставке. Комиссия поручила это ответственное дело лучшему мастеру той эпохи, берлинскому декоратору Карлу Вильгельму Гроппиусу (1793–1870). Гроппиус был известен тем, что вместе с Дагером изобрел диораму.
Для согласования цвета занавеса с общим убранством театра Гроппиусу послали из Петербурга чертежи просцениума театра с определением «колеров» (цветов, цветовых оттенков). Осенью 1832 года Гроппиус сам приезжал в Петербург, чтобы устанавливать в театре декорации.
Мебель для царских лож делал придворный механик Гамбс, для сцены, артистических уборных и зрительного зала — мебельный фабрикант Тур; оба были знаменитостями той эпохи.
В это же время Строительная комиссия заключила контракт на освещение театра. В Петербурге тогда еще не было даже газового освещения. Решили осветить театр масляными лампами. Для одиночных ламп и ламп на сцене было законтрактовано обыкновенное ламповое масло лучшего качества; для люстр — чистое деревянное масло, по двадцать пять копеек за каждый рожок.