«Чего Сереге от меня понадобилось?» – подумала Наташа, но дальше развивать эту мысль не стала – лень.
Она нравилась мужчинам. Мужчины нравились ей. Но как-то так жизнь складывалась, что мужики ее никогда не спасали. Только нервировали.
Рита предложила ехать в автосервис немедленно, Наташа ответила:
– Ага.
Но подумала при этом: «Фиг-то!»
Рита оценила подругу взглядом, вздохнула:
– Я с тобой поеду. Девушке, которая находится в столь сомнительном состоянии, нельзя одной появляться среди большого скопления мужиков. А автосервис – это именно такое место, это я тебе как краевед говорю.
Наташа поблагодарила подругу, сказала что-то неясное про неотложные дела и поехала на работу.
В конце концов ее автомобиль получил производственную травму, и Наташа вправе была требовать компенсацию на производстве.
Она ехала, а точнее, стояла в пробках и все пыталась выстроить разговор с главным редактором: мол, вы обязаны оплатить ремонт машины, потому что не было бы публикации – моя машина была бы цела… По сути, это производственная травма моей машины, и вы, как хороший начальник, нам практически отец, должны…
Дальше пыталась какие-то аргументы найти. Но получалось плохо – все думала зачем-то о лаборатории, об анализе и о том, как она будет жить, если анализ окажется положительным.
Наташа честно пыталась отбросить эти мысли, но они возвращались. Так в детстве кинешь бадминтонный воланчик против ветра, а воланчик тут же вернется, да еще и по лбу стукнет, гад.
«Чего я психую? – нервно успокаивала себя Наташа. – Ведь даже если Бог послал мне эту болезнь, значит, это зачем-нибудь нужно. Для осмысления жизни, например. Или чтобы жизнь не просто переделать, а резко поменять. Вот узнаю результаты анализов – стану менять жизнь».
А снизу уже поднимался противный холодок: не болезнь тебе пошлют – смерть. А зачем смерть в 35 лет? Об этом даже думать страшно, да и не следует об этом думать.
Но думается, думается – мается – все равно!
«Если бы я могла задать Господу вопрос, – некстати фантазировала Наташа, – я бы спросила Его: „Для чего Вы дали человеку мысли? От них все беды – и отдельному человеку, и человечеству: придумает какой-нибудь мыслитель теорию, и потом все человечество хрен знает куда движется… Дураки, вроде певца Артура, постоянно счастливы! Или, например, безумные… Они всегда убеждены, что поступают верно. И они, безумные, то есть те, кто без ума, довольны жизнью. Зачем же Вы поступили с людьми так негуманно, заставив их размышлять, анализировать, мучиться?“».
Главный редактор газеты «Желтый тупик» Алексей Николаевич Цветков принял Наташу сразу, слушал ее молча, смотрел внимательно, не перебивал.
Алексей Николаевич слыл у них в редакции человеком конкретным и несентиментальным. В его кабинете не было ни одной фотографии, ни одного портрета, даже семейного, зато на стене висел огромный лозунг «ДЕНЬГИ УТЕШАЮТ ЛУЧШЕ, ЧЕМ СЛОВА».
Новички, которые приходили в «Желтый тупик», к этому лозунгу относились с подозрением. Они всенепременно начинали говорить коллегам чтонибудь о своеобразии русской души, бескорыстии и интеллигентности. Ветераны молчали и ухмылялись, прекрасно зная: наступит такой момент, когда новичку понадобится помощь, и тогда он оценит практическую мудрость «неинтеллигентного» лозунга.
Цветков основал газету и с удовольствием стал ею руководить, после того как оставил свой бизнес. А может, не оставил, а просто перестал им активно заниматься. А может, и не перестал. Говорить об этом в редакции было не принято.
Про бизнес Цветкова никто не знал. Каким образом он умудрился купить квартиру на Патриарших и построить трехэтажный дом в Жуковке – этот вопрос никогда не обсуждался.
Цветкова любили. Во-первых, он платил хорошую зарплату и делал это вовремя. Во-вторых, если возникали какие-нибудь проблемы, старался решать их быстро и конкретно.
Это были два основных достоинства главного редактора. Недостатков – для равновесия – имелось тоже два.
Во-первых, Алексей Николаевич очень не любил трепаться, то есть разговаривать ни о чем в больших и маленьких компаниях. Конечно, в прежние времена человек, не любящий потрепаться, вряд ли сделал бы карьеру в журналистике. Нынче времена изменились. И хотя коллектив делал вид, что обижается на главного редактора за то, что тот категорически не желает принимать участия в застольных дискуссиях о судьбах России или – что особенно обидно – о свободе печати на данном этапе исторического развития, эта обида быстро забывалась в день зарплаты.